— Эй, мужик!
— Че? — мужик перевернулся, и Василий Иванович с удовлетворением узнал в нем небритого и помятого Петьку.
— Петька, где я?
— Там же, где и я, — резонно заявил Петька, пытаясь сесть и падая на пол.
— А где мы вообще? — поинтересовался начдив.
— Вообще? — Петька попытался поразмыслить и сказал: — Здеся!
Василий Иванович крякнул и понял, что разговор не клеится. Минут пять он поежился, а потом спросил:
— Ты чего-нибудь помнишь?
— Помню, — твердо сказал Петька, почесав в затылке.
— Ну?
— Помню, пили много…
— Ну, ну, дальше!
— А потом нехорошо стало — и вот…
— Понятно, — сказал Василий Иванович. — Хреново, Петька, что мы с тобой влипли-то так… Надо…
Чего надо было сделать, Василий Иванович сказать не успел, так как дверь с неимоверным скрежетом раскрылась, и в дверном проеме появилась монгольская делегация — офицер и два конвоира.
— Рот фронт, — сказал Василий Иванович, слезая с нар и застегивая гимнастерку, — Руссиш пролерариум, ура ВКП(б)!
— Русс бандит, — твердо произнес офицер. — Кай-кай.
— Чего?
— Кай-кай. Харакири! — офицер послюнявил палец и показал сначала на Василия Ивановича, а потом на небо.
— Чего говорит басурман? — забеспокоился Петька.
— Стрелять нас, говорит, надо.
— Василий Иванович, — запричитал Петька, — скажи ему, что ты русский герой и друг пролетариата всех стран… Кокнут ведь…
— Я-то скажу, — пообещал Василий Иванович. — Но, кажись, эта рожа ни за что не поверит…
В дверях появился еще один офицер, больше похожий на жителя самого крайнего севера, чем на монгольца, и почти по-русски сказал:
— Начальника говорить, русская весь бандита. Будет вы тра-та-та-та-та.
— Врет начальник! — заявил Петька. — Русские не бандиты, а пролетарии, борцы за народное счастье…
Судя по ожесточенной борьбе мысли, начертанной на физиономии переводчика, данная фраза должна была быть переведена очень нескоро. После перевода офицер, не говорящий по-русски, что-то сказал вышеописанному, так сказать, чукче, и тот заявил:
— Начальника говорить, его тоже пролетарий. Его хотеть русский партий в тюрьма. Он вы сам стрелять.
— Ну спасибо, удружил, — сказал Василий Иванович. — Только нам чего не хватало — под пули товарища по партии… Скажи твоему начальнику, сказал он более твердо, и произнес несколько слов, которые, судя по всему, на монгольский не переводились.
— Начальника говорить, сидеть здесь и не убегать. Завтра вы стрелять.
Ночью Петьке и Василию Ивановичу отчего-то не спалось. Они сидели перед окном и пели «Замучен в тяжелой неволе». Ближе к утру Петька достал из матраса штабные карты, и они сели играть в дурака. Затем начдив решил самоувековечиться и велел Петьке выбить на стенке надпись «Здесь были Вася и Петя. А чукчи…». Петька взял ложку и принялся за работу. Неизвестно, как сложилась бы их судьба, если бы начдив не решил выбить эту надпись. На первой же букве стена основательно треснула, а после осуществления двух слов поехала вообще. Василий Иванович еле успел выскочить в образовавшееся в стене отверстие, Петька сделал тоже самое, и тюрьма мгновенно приняла вид дома, рухнувшего прямо перед сносом. Довольные арестанты, обнявшись, сидели в куче пыли. Из под обломков, матерясь, стали вылезать очень знакомые люди. Василий Иванович пригляделся и заметил корреспондента Клашу, застрявшую между кроватью и шкафом. Подбежав к ней, он отбросил шкаф, и утащил Клашу и соответствующую кровать в неизвестном направлении. Позже Клаша сообщила боевому начдиву, что монгольцы ее не обижали, делали ей хорошо и даже обещали устроить с ней большой Йыкыргын. Собравшиеся бойцы чапаевской дивизии обнаружили, что их осталось всего семь человек: Петька, Василий Иванович, Анка, корреспондент Клаша, Фурманов, дед Митрич и боевой солдат Кузя. Василий Иванович произнес пламенную речь, из которой следовало, что монгольцы и чукчи все поголовно козлы и уроды, что они недостойны звания советских пролетариев, и что Василий Иванович по воле судьбы уже успел состоять с ими всеми в интимных отношениях.
— Да здравствует мировая революция! — закончил Василий Иванович речь, и, страстно обняв корреспондента Клашу, запустил руку ей под юбку. Тоже самое попытался сделать Петька с Анкой, но тут же схлопотал от нее крупного запоминающегося тумака.
