10. Горько!
Однажды к Баратынскому приехал из деревни брат. А в гостях у Баратынского как раз Пушкин сидел. Брат, как водится, стал доставать из рюкзака угощение: бутыль с наливкою, колбаску домашнюю, сальцо, соленые огурчики и разную прочую огородную продукцию. Быстро все нарезали, разлили по фужерам. Хлопнули по первой, закусили. После чего брат про заботу свою рассказал.
Так и так, говорит, хочу, мол, привезти в Петербурх дочь свою ненаглядную. Замуж выдавать. Девка в самом соку. И где-то даже уже переспела, а это, как известно, женщинам, как клюкве, лишь особую сладость придает.
– Ну и вот, – говорит брат далее, не забывая разливать, – хочу ее пристроить за хорошего человека. За надежного. За классика бы, значит, хорошо. За кого-нибудь типа Кюхельбекера. Или около того. Вот, любуйся, Пушкин с Баратынским!
Братан вытер руки о штаны, полез за пазуху. Достает оттуда медальон, крышечку открывает и поэтам протягивает.
– Да вроде ничего, – говорит Пушкин, знаток женских сердец. – А на рояле обучена, пению французскому, прочим наукам женским?
– Есть немного, – говорит брат. – Гувернера ей, как положено, привозили. Хотя на полный курс женских наук денег, вишь ты, не хватило. Неурожай да недород. Жук все поел, да кабан вытоптал.
Пушкин раскурил трубку с чубуком и говорит:
– Ну, мы с Баратынским как бы не великие специалисты по части девок замуж выдавать, особенно за классиков, да и других дел у нас сейчас полно. Но есть у нас человек на примете. Который преотличнейшим образом все уладит, ей-ей! Если возьмется, конечно…
…Эх, и шумно гуляла свадьба в Петергофе, в кафе на горочке! А во главе стола сидели жених с невестой и между ними, на почетнейшем месте – Авдеева, Екатерина Алексеевн а.
Как на свадьбах водится, кумушки за столом вовсю шушукались, сплетничали:
– Многие хотели нашего Кюхельбекера окрутить, – говорили они друг другу. – Путь к евонному сердцу через евонный желудок искали! Ой, матушка, чего только не пробовали! И миндалем закармливали, и через супы-бульоны подбирались. Даже жгучую индийскую бурду пытались впихнуть. С перчиком, хе-хе! А, говорят, одна киндидатка даже живых устриц ему из Парижу привезла. Да не помогло. Худо ему стало с тех устриц, ой худо. Еле откачал его доктор Розенкрейцер. За огромные деньги откачивал, подлец, чуть по миру не пустил. Какая уж тут любовь. Лишь одна Авдеева, Катерина Лексеевна, догадалась, чем можно пробить сердечную броню Кюхельбекера ентого. Каким продуктом питания. И научила невесту тайному искусству готовки того продукта. Знаешь, чем они его прикормили? Никогда не догадаешься.
Дальше одна кумушка к другой склонилась и на ухо чтой-то прошептала. И обе прыснули.
– Да ты что! Вправду, что ли?! А с виду такой приличный. Весь на культуре, мерси-пардон. А на самом-то деле вот оно что! И как только Авдеева догадалась?..
Мы-то знаем, что за продукт был и как его готовить, да не расскажем. Не любим сплетничать, не любим тайны выдавать. Поэтому даем вам какой-то рецепт и думайте, что это первый попавшийся:
Пылающий пудинг
Пылающий пудинг. Французскую булку стереть мелко на терке и всыпать в кастрюлю, влить туда полбутылки сливок и положить 50 г мелко истертого сладкого миндалю, 50 г мелкого сахару и варить это, мешая беспрестанно, чтобы не пригорело. Потом простудить и влить в массу 50 г распущенного чухонского масла, вбить 2 целых яйца и 3 желтка, вымешать хорошенько, прибавить 35 г изрезанных цукатов, вишневого варенья, сбить в пену 3 оставшихся яичных белка, влить в массу и все снова перемешать. Потом положить массу в жестяную форму, вымазав ее сперва маслом; форма должна иметь в середине отверстие в виде трубы или цилиндра. Вставив форму в теплую печь, дать пудингу печься час времени. Когда пудинг готов, выложить на блюдо, перевернув форму, украсить поверхность ошпаренным сладким миндалем, цукатами, лимонною коркой, сваренною в сахаре, а в середину, в отверстие, положить несколько кусков сахару, облить их ромом и перед дверями столовой, когда подавать пудинг, зажечь ром. Пудинг этот, для большего эффекта, подается обыкновенно в то время, когда обедают при свечах. (Рецепт на 6 персон).
А вот еще одна история, перевернувшая, так сказать, наши представления о прекрасном.
Раз позвали Пушкина прочитать доклад перед молодыми авторами. Так сказать, немного приподнять культурный уровень начинающих талантов.
Пушкин подошел к делу со всей ответственностью. Доклад подготовил годный, толковый. На шесть страниц. С перечислением творческих достижений, с примерами из раннего творчества, с выдержками из трудов пушкиноведа-правдоруба Лехи Балакина. В дом культуры Сергеич явился при полном параде: крылатка, цилиндр, лаковые штиблеты. Твердой походкой вышел на сцену… И, говоря по-пушкински, форменно обомлел.
На него отовсюду таращились свиные и кроличьи морды, цыгане какие-то, лошади, клоуны в удручающе большом количестве, моряки какие-то сомнительные, толстые мальвины, прокуренные коломбины, потасканные пьеро. Вдали зала бушевала целая орава буратин. Был даже один дьявол с трезубцем и в очках-луноходах.
Пушкин, ежу понятно, сразу догадался, в чем дело. Так и оказалось: молодой автор, которому поручили организацию мероприятия, все, как водится, перепутал. И расклеил по городу афиши, зовущие на бал-маскарад с конферансом А. С. Пушкина. А еще приписал в афише крупно: «Весь вечер в программе угощения и конкурсы».
Пушкин понял, что дело худо. «Как я, – думает Пушкин, – стану читать любовную лирику, читать про чудные мгновенья, скажем, вот этой пегой лошади в первом ряду. Или, допустим, как прикажете зачитывать волнующие отрывки из «Маленьких трагедий», когда писатель Заспа в костюме водолаза пристально смотрит на тебя из второго ряда, прожигает взглядом сквозь толстые стекла колпака».
Тут в зале встает какой-то молодой талант в костюме дятла и с укоризной спрашивает:
– Как же так, товарищ Пушкин? Когда начнем разгул-веселье?
Пушкин подумал – может, про кота ученого им почитать для выигрыша времени?
А напряжение нарастает, сгущается. Буратины в конце зала заметно волнуются.
А ну как бить будут, подумал Пушкин. Как набросится это зверье при поддержке клоунов. Затопчут, числом возьмут…
И тут вдруг открываются двери зала и входит Авдеева. Екатерина Алексеевна.
– Догадалась я, что беда будет, – говорит она, шагая по проходу. – И примчалась на выручку.
Взошла на сцену. Степенно и торжественно.
– Прошу внимания! – говорит оттуда, подняв руку. – Прошу всех проследовать в фойе, в вестибуль театральный. Там все уже накрыто!
Напряжение вмиг спало. Толкаясь и радостно гомоня, публика ломанулась в фойе. Правда, в дверях вышел затор – проем надолго перекрыл, зацепившись длинной шпагой, писатель Дашко, переодетый бравым гвардейцем.
Но в фойе таки успел проскочить один писатель. Говорят, это был сам полуклассик Гаврюченков. В костюме утопленника. Он первым и дорвался до столов. Ну и навалился на все нетронутое. (Кстати, отсюда и пошло выражение «Везет как утопленнику»).
Много чего успел перепробовать удачливый автор до прибытия основной писательской гущи. Но особенно хорош, потом он признавался, был свиной студень. Даже, говорит, себе домой немного прихватил в газете.
А вот и рецепт этого дела:
Свиной студень
Взять свиные ножки, рыло и уши, все отпарить и очистить, варить час с четвертью в воде, потом остудить в холодной воде, затем переложить в горшок, в бульон вылить бутылку белого вина, рюмку уксуса, бутылку воды, положить луковиц, поставить на легкий огонь и дать упреть; прибавив желатина, размешать. В форму положить гвоздики, по местам выложить ломтиками свежего лимона, на это положить мясо, разрезанное в мелкие куски, вылить студень сквозь сито и застудить.
Пушкин так об этом рассказывал, хлебая чай с сахаром вприкуску:
«Вызывают меня, значит, к царю, – говорит Пушкин, – в Зимний дворец. Захожу в тронный зал. Царь навстречу:
– Выручай, братишка!
И дальше, значит, говорит:
– Ты стоймя-то не стой, тубаретку ногой придвинь, садись на равных. Закуривай, если надо. По-нашему, по-флотски. Значит так – помощь твоя позарез нужна. Понимаешь, я тут по Петербурху в последние дни много мотаюсь по делам. И глядя в каретное окошко, кругом наблюдаю неприятные картины. Кое-кто портит наш удалой столичный вид. А знаешь – кто? Да те самые восточные гости, которых мы с вами понавезли из ханства бухарского – в последние годы нашего с вами правления. Метут они, понимаешь, тротуары, кирпичи ложат или еще чего, а в глазах ихних никакого ликования, никакого намека на просветительство, никакая культура там не бултыхается. И манеры у них сплошь бухарские, сорют, плюют не туда, книжек на скамейках не читают. Обкультурить их как-то надо, обтесать малость, подтянуть.
