В двенадцать лет Ева была серьезной девочкой, одержимой стремлением делать все правильно. Однажды, возвращаясь с беговой дорожки школьного стадиона, она поравнялась с мисс Свинни. Ева не знала, как следует поступить: продолжать идти в ногу, обогнать учительницу или отстать. Она бросила взгляд на лицо мисс Свинни. Та выглядела невыносимо грустной, и Ева выпалила:
— Что приготовите на воскресный ужин?
Мисс Свинни слегка удивилась, но ответила:
— Думаю, баранью ногу…
— И сделаете к ней мятный соус? — вежливо поинтересовалась Ева.
— Не сделаю, а куплю! — нахмурилась мисс Свинни.
Повисло долгое молчание, и наконец Ева сказала:
— Вы готовите жареную картошку или пюре?
Мисс Свинни вздохнула и пробубнила:
— И то и другое. — И продолжила: — Разве родители не научили тебя, что весьма невежливо задавать так много личных вопросов?
— Нет, — покачала головой Ева, — не научили.
Мисс Свинни посмотрела на ученицу и отчеканила:
— Говорить можно лишь тогда, когда есть что сказать. А идиотские вопросы о меню моего воскресного ужина недопустимы.
«Буду держать рот на замке, а мысли при себе», — решила тогда Ева.
Даже спустя годы Ева по-прежнему ощущала запах свежескошенной травы, видела солнечные блики на красном кирпиче старого здания школы, а в душе ее саднило унижение, переполнявшее ее, пока она бежала прочь, туда, где никто не увидел бы, как полыхают ее щеки.
Ева закончила зарядку и легла поверх одеяла. Мысли о еде не оставляли ее ни на миг. У ее кормилицы Руби отношения со временем и всегда-то были весьма вольные, а тут и память ее с каждым днем ухудшалась — порой мать забывала даже имя Евы.
Дверь открыл Стэнли, поздоровался с медсестрой и констеблем. Обменявшись с визитерами рукопожатиями, он проводил гостей на кухню и сказал:
— Мне требуется ваше профессиональное мнение.
Заваривая чай, он объяснил:
— Боюсь, состояние Евы ухудшилось. Она умудрилась обаять и склонить на свою сторону Питера, нашего мойщика окон, и он помог ей забаррикадироваться в комнате. Осталась только щель в двери, через которую можно заглянуть внутрь и просунуть тарелку с едой.
Услышав про баррикады, констебль Хоук вмиг осознал всю серьезность происходящего. Наверняка теперь придется вызвать подмогу, и дверь в комнату Евы будут выбивать металлическим тараном.
А сестра Спирс уже видела себя перед медицинским трибуналом. Вот она пытается оправдать свое пренебрежение прикованной к постели пациенткой. Придется все свалить на перегруженность — в рабочий график удавалось втиснуть лишь ограниченное количество уколов и перевязок.
— По возвращении в больницу я немедля извещу врачей, — сказала она громко. — Возможно, стоит вмешаться и прибегнуть к принудительной госпитализации.
— Нет-нет, она не сумасшедшая, — лживо уверил Стэнли. — Ева полностью в своем уме. Утром я имел с ней беседу, передавая вареное яйцо и белый хлеб. Мне она показалась довольной и счастливой.
Сестра Спирс и констебль Хоук обменялись скептическими взглядами. Оставив чай на столе, вся троица поднялась к заколоченной двери.
— Ева, к вам посетители, — сообщил Стэнли. — Сестра Спирс и констебль Хоук.
Ответа не последовало.
— Возможно, она спит, — предположил старик.
— Ну уж нет, — возмутилась сестра Спирс. — Мое время дорого стоит. Миссис Бобер, извольте ответить! — закричала она.
Титания припала губами к щели в двери и прошептала:
— Ева, мне нужно с тобой поговорить.
— Пожалуйста, Титания, — простонала Ева, — мне не интересны твои отношения с моим бывшим мужем.
— Это не о Брайане, — настаивала Титания.
— Ты всегда говоришь о Брайане.
— Послушай, можешь подойти к двери?
— Нет. Я не могу встать с постели.
— Ну пожалуйста, Ева, — взмолилась Титания, — у тебя же есть Белый путь.
— Я им пользуюсь только с одной целью.
У Евы не осталось сил. Последние дни она чувствовала, как жизненная энергия вытекает из нее капля за каплей. Она уже едва поднимала руки и ноги, а пытаясь оторвать голову от подушки, могла удерживать ее лишь несколько секунд и с облегчением роняла обратно.
— Мы могли бы стать хорошими подругами, — продолжала Титания.
— Я плохо умею дружить.
Титания видела в щель полоску пробивающегося в комнату света, а под ней — неподвижно лежащую белую фигуру.
— Я пришла попросить прощения за эти восемь лет лжи, — повинилась она. — Я пришла в надежде на твое прощение.
— Конечно, я тебя прощаю, — вздохнула Ева. — Я прощаю все и прощаю всех. Прощаю даже себя.
Титанию удивило, в каком ужасном состоянии дом. Казалось, сломалась почти вся бытовая техника. На стенах кухни появились огромные трещины. Воняло канализацией.
— Послушай, Ева, позволь мне снять эту дверь, — сказала она. — Я хочу поговорить с тобой лицом к лицу.
— Прости, Титания, но я хочу спать.
Так как свет не падал на стену, Ева догадывалась, что на улице темно. Ей хотелось есть, но она взяла себе за правило не просить, чтобы ее покормили. Если кто-то захочет принести ей еды, значит, так тому и быть.
Внизу Титания обнаружила мать Евы, готовившую бутерброды. Титанию потрясло, как сильно Руби постарела.
Глава 68
Руби извинилась перед врачами и медсестрой за крыльцо, засыпанное опавшими листьями.
— Только их смету, как мигом залетают другие.
— Такова природа вещей, — кивнул доктор Проказзо.
Когда все собрались у подножия лестницы, Руби сказала:
— Не помню, когда она в последний раз ела горячее. Еду в комнату приходится закидывать.
— Вы так говорите, будто миссис Бобер сидит там, точно лев в клетке, — заметила сестра Спирс.
— Память меня то и дело подводит, — посетовала Руби. — Да и по лестнице мне уже не так легко взбираться, ведь я до сих пор жду того нового бедренного сустава!
Она в упор посмотрела на доктора Проказзо, который отмел упрек:
— Вы в списке, миссис Сорокинс.
— Как считаете, может ли миссис Бобер причинить вред себе или другим? — вернулся к цели посещения доктор Бриджес.
— Я только однажды видела ее в ярости, когда она налетела на мамашу, тащившую своего малыша коленками по мостовой, — ответила Руби.
— Во всех моих встречах с миссис Бобер присутствовал несомненный агрессивный подтекст, — вмешалась сестра Спирс.
— Но никаких конкретных проявлений неприкрытой агрессии? — уточнил доктор Бриджес.
— Наедине я бы не рискнула повернуться к ней спиной. — И сестра Спирс поджала губы.
Коллегия поднялась по лестнице и сгрудилась у заколоченной двери. Затворница съежилась в углу кровати у стены. Она уже много дней не мылась и слышала исходящий от своего тела едкий земляной запах, он вовсе не казался ей неприятным.
Ева так изголодалась, что ощущала, будто плоть на ее костях тает. Она приподняла грязную сорочку и ощупала ребра — на них вполне можно было сыграть минорный этюд. У двери пропадала еда. Местные доброхоты приносили бутерброды, фрукты, печенье и пироги, но Ева не поднималась с постели, чтобы принять угощение. В отчаянии Руби кидала в комнату яблоки, апельсины, сливы и груши, надеясь, что те угодят в кровать.
Когда снаружи спросили, кто нынче премьер-министр, Ева ответила неопределенно:
— Это на самом деле так важно?
Доктор Проказзо усмехнулся:
— Нет, все наши премьер-министры — болваны.
— Вы когда-нибудь причиняли себе вред? — поинтересовался доктор Бриджес.
— Только когда делала восковую эпиляцию области бикини, — отозвалась Ева.
На вопрос о желании навредить кому-нибудь она ответила:
— Ничто не имеет значения рядом с бесконечностью, не так ли? Взгляните на себя, доктор Бриджес, вы состоите из множества клеток, а те — из неуловимых частиц. В это мгновение вы можете быть в Лестере, а через восьмую долю секунды — уже на другом конце Вселенной.
