— Аппетитно! — причмокнул литсотрудник. — Только салат я заменил бы винегретом. А борщ — рассольником.
— Но вы же вчера говорили, что борщ — это прекрасно… И салат посоветовали заправить майонезом и сметаной…
— Я и сегодня ничего не имею против салата. Пусть остается. Но, кроме него, пусть будет и свеженький винегретик. А борщ категорически вычеркнем. Тем более с чесноком. Я вчера так наелся такого борща, что аж дурно стало. Нет, лучше рассольник — кисленький, со сметаной…
— В конце концов, можно и рассольник, — не стал сопротивляться я.
— Вот и чудесно! А на второе пусть ваш Петр Петрович ест не отбивные, а что-нибудь другое. Я вот сегодня позавтракал отбивной с гречкой и до сих пор от изжоги мучаюсь. Пусть он лучше съест, допустим, деруны. Давно не ел дерунов! — Глаза литсотрудника мечтательно заблестели. Он облизнул губы. — А запьет этот обед Петр Петрович пусть стаканом «миргородской» или боржоми…
Весь вечер я трудился над абзацем. Наконец, как мне казалось, вышло то, чего требовал литсотрудник. Мой герой Петр Петрович за обедом съел салат с селедкой, расправился с винегретом, осилил две тарелки рассольника, умял две миски дерунов и асе это запил двумя стаканами минеральной воды.
Наш герой — обжора! — возмутился литсотрудник. У читателя такие, мягко говоря, излишества и еде не вызовут симпатии. Вот мне, например, просто противно это слушать. Все люди обедают. И что тут такого? Я тоже только что пообедал и о еде слушать не могу! На нашем месте я этот абзац про обед просто бы выкинул. Или в крайнем случае пусть ваш Петр Петрович скромно выпьет чашечку кофе…
«Уважаемые корреспонденты, — писалось в письме в редакцию. — Беспокоим вас, так как больше терпеть не можем. Скучно нам, молодежи села Лыковка. И клуб у пае замечательный, и колхоз у нас богатый. А вот завклубом почему-то не может сделать так, чтобы нам было весело. Ваша газета уже об этом писала, только нам не стало веселее. Тут, очевидно, нужна помощь не словом, а делом…»
— Понял? — спросил меня редактор. — Людям скучно. Твое задание — помочь им избавиться от скуки.
Можете себе представить, как обстоятельно я готовился к этой ответственной командировке. Записал две сотни анекдотов. Выучил наизусть несколько десятков фокусов. Знакомый циркач показал мне, как жонглировать пустыми бутылками. Известный хореограф показал основные «па» шуточного танца. А сосед-акробат научил стоять на голове.
Приехав в село, я тут же приступил к делу. Собрал молодежь и начал рассказывать анекдоты. Какое-то время они слушали внимательно. Потом стали тихо вздыхать и громко зевать.
— Куда же вы? — крикнул я парням, которые попытались незаметно улизнуть с мероприятия.
— А мы уже это слышали. Подобные басни нам рассказывали те, что перед вами приезжали, — объяснил один из них.
— А фокусы они вам показывали?
Оказалось, что нет.
— Смотрите, вот у меня колода карт. В правый карман кладу, а из левого сейчас вытащу. Все видели, что я положил карты в правый карман?
Когда я из левого достал снова ту же колоду, мне зааплодировали.
Успех меня подбодрил. Я показывал фокус за фокусом, пока не почувствовал, что этот иллюзион начинает всем надоедать.
— Внимание! — не даю им опомниться. — Принесите мне несколько пустых бутылок, и вы будете свидетелями интересного зрелища.
За секунду сцена была заставлена бутылками. Не знаю, насколько мое жонглирование было профессиональным, но молодежь мои трюки встретила весело. Особенно все смеялись, когда бутылки падали на пол.
— А теперь, — бодро сказал я, — мы будем танцевать. Пара за парой.
Я подошел к парню в синем костюме, взял его за руку и подвел к девушке в красной юбке.
— Приглашайте, пожалуйста, — подбодрил я его.
Когда все немного устали, я трижды хлопнул в ладоши:
— На сегодня хватит! А чтобы вам хорошо спалось, покажу еще одну смешную штуку.
Этот номер я берег на конец развлекательной программы. Я стал на голову и простоял так несколько минут, одновременно играя на губной гармошке.
Уставшие, но довольные парни и девушки начали собираться домой.
— А завтра, — спрашивают, — тоже развлекать нас будете?
— Завтра, увы, уезжаю, — ответил я с грустью. — Спешу в соседний район, в одно общежитие. Студенты жалуются, что там у них ручки на дверях не прибиты, лампочки в некоторых местах не горят, коридор не подметен… Так что везу с собой гвозди, молоток, лампочки, веник. Буду завтра прибивать, вкручивать, подметать. Раз уж просят приехать корреспондента, значит, сами беспомощны, бедняги!..
Меня, аж трясло от возмущения. Я вытащил три рубля и отдал этому нахальному типу:
— Возьмите! Сдачи не надо.
— Вы правы, что не берете сдачи, — не моргнув глазом сказал он. — Я потратил на вашу книгу всю субботу и полвоскресенья. Восемьдесят три копейки это, конечно, слабенькая компенсация, но, как говорят, с паршивой овцы хоть шерсти клок…
Этот визит настолько вывел меня из равновесия, что, когда я снова сел за письменный стол, перо в руках дрожало.
Опять кто-то позвонил. С недобрым предчувствием я открыл дверь. Коренастый бородач, поздоровавшись, протянул мне через порог книжку в знакомой обложке.
— Верните мне, пожалуйста, два рубля семнадцать копеек.
— Что, не поправился мой роман?
— А кому этот дешевый примитив может поправиться? — ответил он.
— Ну, ну! — возмутился я. — Попрошу тут не высказываться! Сейчас отдам вам два семнадцать, и идите себе с богом…
Потом пришли две девушки — чернобровая и синеокая. И такое сказали про роман, что у меня в глазах потемнело. После них меня навестили застенчивый студент, сгорбленная старушка, небритый молодой человек с хриплым голосом, крикливая дама в очках. Всем я вынужден был выдать по два семнадцать.
Гора возвращенных книг катастрофически росла.
— Не могу принять у вас свой роман, — сказал я очередному визитеру в ответ на его нахальное требование. — Деньги кончились!
— Не знаю, что у вас кончилось, — вызывающе произнес он, — но меня к вам направил директор книжного магазина, и я не уйду, пока вы не вернете моих денег.
Отдав два семнадцать и этому нахалу, я позвонил директору книжного магазина.
— Вы что, — говорю, — с ума сошли? Чего это вдруг всем покупателям мой домашний адрес даете? Где такое видано, чтобы автор деньги возвращал читателю?
— Извините, — ответил директор. — Вышло недоразумение. Дело в том, что я тут недавно работаю. Прежде руководил обувным магазином. А там знаете как? Обнаружит покупатель брак в ботинках — на фабрику отсылает. И ему либо ботинки обменивают на качественные, либо деньги возвращают. Вот я и решил, что этот порядок и на книги распространяется. А оказывается, с книгами иначе. Мне уже звонили из Книготорга. Разъяснили. Так что не волнуйтесь, больше никому вашего адреса я не дам…
Я сидел затаив дыхание. В комнате стояла такая тишина, что даже слышно было, как тикают часы на комоде. Поэт, склонившись над столом, писал. Его губы шевелились в ритме будущего шедевра.
Скрипнуло кресло. Я побледнел. Неужели этот звук вспугнет его вдохновение? Нет, поэт продолжал творить.
Наконец откинулся в кресле. Глянул в потолок. Потом на меня.
— Две строфы осталось, — радостно сообщил он.
— Поздравляю! — откликнулся я.
— Никак вот не могу подобрать рифму к слову «ведро».
— Метро, Дидро, — подсказал я.
— А еще?
— Ребро, бедро…
— Хорошо! — схватился он за карандаш. — «И съел куриное бедро». Как, звучит?
— Поэтично, — согласился я.
— Есенина любите? — спросил поэт.
— Люблю.
— А у меня тоже есть сестра. И тоже Шура, — скромно сказал он.
Заговорили о кухне творчества.
— У меня кухня такая: пишу, рву и — в корзину, — сообщил поэт.
— И в корзину? — удивился я.
— Так многие поэты делали. Только сестра Шура их достает, гладит утюгом и несет в редакций.
— Но нельзя же все время так — стихи и стихи. Надо же когда-то и отдыхать, — сказал я.
— Дорога каждая минута. На радио дай. На городском «огоньке» читай…
— Но иногда и в кино не помешало бы сходить.
— Два часа тратить? А то и четыре? Для меня это роскошь.
— А может, пойдем сейчас? — предложил я.
— Что вы, что вы! — замахал он руками. — Мне еще песню надо дописать. Три строфы. Для объединенного хора мальчиков. А еще подготовиться к передаче «Несколько минут поэзии».
— А на футбол? Сегодня же такая игра!
— К сожалению, и это не для меня. Кто-то из великих сказал, что талант, если он есть у человека, надо отдавать людям до конца.
