— Но иногда и в кино не помешало бы сходить.
— Два часа тратить? А то и четыре? Для меня это роскошь.
— А может, пойдем сейчас? — предложил я.
— Что вы, что вы! — замахал он руками. — Мне еще песню надо дописать. Три строфы. Для объединенного хора мальчиков. А еще подготовиться к передаче «Несколько минут поэзии».
— А на футбол? Сегодня же такая игра!
— К сожалению, и это не для меня. Кто-то из великих сказал, что талант, если он есть у человека, надо отдавать людям до конца.
— А может, в планетарий? Звезды — это тоже источник вдохновения.
— Нет! — категорически сказал поэт.
— А там такое мороженое продают! И сливочное, и фруктовое, и ореховое…
— Ореховое? — вскочил поэт и начал быстро одеваться…
— Скажите, — задумчиво спросил он меня на улице, — слово «назад» пишется вместе или отдельно?
— А сколько у тебя по языку? — поинтересовался я.
— Во втором классе была тройка, но теперь, в третьем, честное октябрятское, исправлю на четверку, — твердо пообещал племянник.
— Получишь на днях отличный подарок, — сказал мне профорг, показывая список сотрудников, представленных к премии.
— Сорок пять рублей! — даже подпрыгнул я.
— Не торопись радоваться, — заметил он. — Хотя заведующий со списком и знаком, но кого-нибудь обязательно вычеркнет. Для порядка. Такая уж у него привычка.
«Только бы не меня», — подумал я и решил действовать.
С листом бумаги в руках я влетел в кабинет заведующего и торжественно заявил:
— Поздравьте меня! Абсолютно случайно нашел отрывок из неизвестного произведения гениального писателя.
— Кого именно? — поинтересовался заведующий.
— Я внимательно проанализировал текст и убежден, что принадлежит он перу знаменитого писателя-философа Сковороды. Только он мог с такой легкостью и одновременно глубиной формулировать свои мысли. Какая прекрасная манера изложения!
— Поздравляю! А что вы собираетесь делать с этим отрывком?
— Немедленно отнесу в Институт литературы. Убежден, что обо мае напишут в газете, а может, и премию дадут.
— Может, и дадут, — согласился заведующий. — Дайте-ка посмотрю.
Я протянул ему исписанный лист бумаги. Взглянув на него, заведующий улыбнулся:
— Позовите ко мне всех, кто есть в конторе.
Было без двух минут пять, поэтому в конторе оставались только трое: Примада, Пешня и Легонький. Ну, это и неудивительно — они всегда отсиживают «от» и «до». Наверно, поэтому в списке на премию против их фамилий красовалось не по сорок пять рублей, как у меня, а по пятьдесят.
Через какую-то минуту все мы стояли перед заведующим.
— Как вам нравится это произведение? — Он протянул листок Примаде.
Тот громко прочитал:
— «В связи с покупкой для жены цигейковой шубы прошу выдать мне сто рублей…»
— Поняли? — спросил заведующий. — Это мое заявление в кассу взаимопомощи. А ваш коллега, — он кивнул в мою сторону, — утверждает, что стиль Заявления напоминает манеру письма знаменитого писателя…
Все трое расхохотались.
— Вот скажите, — обратился он к Примаде, — вы находите общее?
— Нисколечко, — пожал тот плечами.
— А вы? — спросил он Пешню.
— Небо и земля, — усмехнулся Пешня.
— А ваше мнение? — повернулся он к Легонькому.
— Я думаю, что наш коллега хотел вам сделать, мягко говоря, комплимент, — ответил Легонький.
…С тяжелым сердцем шел я домой. Хотя знал: предчувствие редко меня обманывает.
Утром, придя в контору, я сразу же бросился к доске объявлений. Приказ о премиях был вывешен. Моя фамилия в нем значилась, но Примады, Пешни и Легонького не было.
Я трудился над рассказом целый месяц, но дальше двух абзацев дело не шло.
— Ну конечно же так у тебя ничего не выйдет, — сказал знакомый литератор, сочувствуя моим мукам творчества. — Ты сидишь за столом и смотришь в окно. А это значит, внимание твое рассеивается. Тебе же, наоборот, сосредоточиться надо.
Я передвинул стол подальше от окна и теперь сидел, уставившись в стенку. Но вдохновение все равно не приходило.
К вечеру заболела спина, отекли ноги.
— Недаром некоторые великие писатели работали стоя, — в ответ на мою жалобу сказал один известный критик. — Взять, например, Бальзака. И при этом в диком количестве пил кофе. А иначе, кто знает, может, и не родились бы такие шедевры…
— Может, и не родились бы, — согласился я.
На следующий же день я начал работать за столом стоя. С непривычки стоять часами было утомительно. Но меня подбадривал кофе, который по примеру выдающегося коллеги я пил лошадиными дозами.
Падая от усталости, я напрягал свой бедный мозг, пытаясь выдавить из него хотя бы одну несложную фразу. Но все было напрасно.
— Есть примеры, более удобные для подражания, — спас меня от этого самоистязания знакомый литературовед. — Скажем, Марк Твен любил писать лежа…
Обрадовавшись, я тут же занял горизонтальное обложение. По сравнению с другими этот способ творчества был наиболее приятным. Единственный недостаток — это то, что все время хотелось спать. И все свои внутренние резервы, всю свою энергию я в основном мобилизовал на борьбу со сном. На творчество у меня не оставалось сил.
— Если уж работать лежа, то не на диване, а в ванной, — посоветовал мне приятель журналист и рассказал о кухне творчества знаменитой детективистки Агаты Кристи. — Она все сногсшибательные сюжеты придумывала именно в ванной. И при этом съедала в один присест по нескольку килограммов яблок.
Фрукты я люблю. Так что, купив яблок, я закрылся в ванной и стал с нетерпением ждать вдохновения. Воображение рисовало картины ближайшего будущего: рукопожатия первых читателей, восторг знакомых, комплименты рецензентов. Я даже представил до мелочей, на что потрачу будущий гонорар и как на это среагирует жена. Но едва я пробовал вернуться к самому рассказу, как тут же срабатывало какое-то внутреннее реле, и воображение автоматически отключалось.
Мой запас яблок близился к концу, когда меня навестил друг детства — известный филолог.
— Если ты в самом деле решил полностью изолироваться от мира, то при чем тут яблоки? — спросил он. — Я недавно где-то читал, что один классик на заре своей творческой жизни пробовал писать в туалете. И у него неплохо получалось.
Я тут же перебрался в туалет. Вполне возможно, что мне бы и удалось что-то сотворить по методу классика, если бы не стуки в дверь, которыми мои дети все время прерывали мой творческий процесс.
— Смешной ты человек! — пристыдил меня знакомый драматург. — Решил отгородиться от нашей бурной жизни, от сегодняшних проблем и событий! Наоборот, тебе больше надо быть среди людей, наблюдать их жизнь. Как это делал, например, Ярослав Гашек» В Праге, говорят, до сих пор сохранилась пивная «У чаши», где он написал лучшие свои вещи…
На следующий день я расположился в кафе «Петушок». Заказал несколько кружек пива, разложил на столе свои бумаги.
Официант долго стоял у меня за спиной, изучая через плечо первые два абзаца рассказа. Наконец исчез за перегородкой. Явился он в сопровождении троих мужнин в белых халатах. Как оказалось, это были директор, администратор и бухгалтер кафе.
— Поздравляем! — приветствовали они меня.
И через несколько секунд мой стол выглядел так, будто за ним собирались справлять свадьбу.
— К чему все это? — пожал я недоуменно плечами.
— Все очень просто, — сказал официант. — Вы у нас десятитысячный посетитель, поэтому не откажите в любезности пообедать с нами…
Что оставалось делать? Я человек культурный, воспитанный. Пришлось разделить с ними трапезу.
Когда обед близился к десерту, подошел какой-то мрачный тип и что-то прошептал на ухо директору. Тот аж позеленел.
— Значит, самозванец?! — вызверился он на меня. — Голову нам вздумал морочить!
— Не понимаю… — растерялся я.
— Сейчас поймешь! — гаркнул директор и послал бухгалтера за милиционером…
— Вы чего это тут себя за ревизора выдаете? — сурово спросил милиционер.
— Ни за кого я себя не выдаю, — возразил я.
— А зачем же вы тогда бумаги какие-то пораскладывали, ручку достали? — вмешался официант.
— Знаем мы эти приемчики! — ухмыльнулся директор.
— Не первый год работаем, — добавил администратор.
Конечно, через несколько минут все выяснилось. Но после такого стресса продолжать работу в кафе я не отважился.
Возвратившись домой, я сел за письменный стол н, стиснув зубы, дописал-таки свои рассказ.
Когда я принес рассказ в журнал, редактор дважды перечитал его, потом, вздохнув, спросил:
