Но журналист упорно продолжал обращаться к главе семейства:
— А где вы работаете?
. — Папа — старший экономист! — вдруг громко прокричала прямо в микрофон Танюшка.
— Ах ты, умница какая,— заметил юноша.— А в каком учреждении, если не секрет?
В ответ девочка, слегка перегнувшись, наклонилась к микрофону, норовя потрогать его рукой. Ее явно заинтересовала эта красивая металлическая штучка, отдаленно напоминающая эскимо. Отступив на полшага, журналист снова поднес микрофон к лицу Семен Семеныча.
— На гипсовом заводе,— успел ответить он.
— Очень приятно,— невпопад заявил юноша, так как явно не расслышал ответа, потому что именно в этот момент где-то рядом пронзительно взревел мотор катера.
Горбунков смущенно поправил рукой козырек белой кепки и откашлялся в кулак.
— Семен Семеныч, — набрав в легкие побольше воздуха, браво продолжал журналист,— что бы вам хотелось сказать нашим радиослушателям перед отправлением в это увлекательное путешествие?
Горбунков снова откашлялся и на этот раз сам с надеждой посмотрел на жену, ожидая, что и на этот раз Надя ответит за него. Но она молчала.
— Вообще-то, знаете ли, я не очень хотел ехать за границу... Это жена настояла...
— Ага,— подтвердила Танюшка.
— Как? Не хотели ехать? — изумился юноша.— Но почему? Это довольно странно.
— Дело в том, что я хотел купить жене шубу...
— Шубу?
— Да. Мы давно собирали на нее деньги, экономили и планировали к зиме купить.
— Желание, конечно, похвальное, но, я думаю, что вы все-таки приняли правильное решение. А что вы думаете по этому поводу? — обратился юноша к Наде.
Сидящая у нее на руках Танюшка увлеченно ковыряла пальцем в носу. Как бы невзначай взяв девочку за руку, она наклонилась к микрофону и ответила, стараясь вложить в свою интонацию как можно больше убежденности:
— Я тоже думаю, что шуба подождет. Я считаю, что главное — это посмотреть мир. А шуба подождет... Мы уже и так очень долго ждали, подождем еще!
Семен Семеныч согласно кивнул, не решаясь что-либо добавить и переминаясь с ноги на ногу.
— А то, действительно,— продолжала Надя,— он работает, работает и ничего, кроме работы, не видит.
— Угу,— кивнул юноша, глубоко затянувшись сигаретой.— Значит, вы еще никогда...
— Конечно, не был! — воскликнула Надя.— Мы вообще никуда дальше Дубровки не ездили!
— Дубровки? А это где?
— Это так называется деревня, в которой живет моя мама. А ехать туда всего час, это если автобусом. Там, знаете, так хорошо, летом грибы, ягоды...
— А у меня желудок не переваривает грибы,— вдруг снова заявила Танюшка.— Я люблю дыню.
И она снова потянулась к микрофону. Девочке явно начинала надоедать затянувшаяся беседа, и она стала легонько с нетерпением подпрыгивать на руках матери.
— Танечка, не балуйся, маме тяжело,— попыталась успокоить девочку Надя.
— Так, понятно,— негромко протянул юноша и, прежде чем задать следующий вопрос, отбросил сигарету и потрепал девочку за белокурый хвостик.
— Ав-ав! — смешливо воскликнула та.— Сейчас, дядя, я вас укушу!
— Ой, как страшно! А сколько тебе лет?
— Уже три годика!
— И с кем ты останешься дома, когда уедут мама с папой? С братиком? . ;
— Нет-нет,— возразила Надя.— Я тоже остаюсь. Хотя улыбка и не сходила с ее лица, но на какое-то мгновение Надя слегка обиженно попала губы. Заметив это, журналист примирительно сказал:
— Ничего, зато вы поедете в следующий раз.
— Не-а, мы ее не отпустим с Вовкой,— замотала головой Танюшка и, крепко обхватив мать руками, прижалась к ней всем своим маленьким тельцем.
Все засмеялись.
— Ну что ж, Семен Семеныч,— подвел черту юноша.— От всей души желаю вам приятного путешествия!
— Благодарю вас,— скромно потупился Горбунков.
И как раз в этот момент огромная махина теплохода издала громкий гудок, означавший, что посадка началась.
— Папа, папочка,— воскликнула Танюшка.— Давай будем тебя скорее провожать, чтобы ты не отстал от парохода! До свидания, дядя!
Но юноша не ответил девочке. Его репортаж был окончен, и он начал сосредоточенно сворачивать шнур микрофона.
Все семейство заспешило к трапу. Напоследок Надя спешила дать мужу еще какие-то наставления. Зная его рассеянность и доверчивость, она желала предупредить возможные недоразумения, которые довольно часто с ним случались. Но Семен Семеныч, уже не слушая ее, вытягивал шею, стараясь отыскать глазами крашеную блондинку, под чутким руководством и зорким оком которой ему предстояло провести целый месяц.
* * *
— Ну, наконец-то!
Еще издалека завидев Кешу, Лёлик бросился ему навстречу, сразу осыпав градом упреков.
— Когда ты научишься делать все вовремя? И как только я терплю тебя? Как только, скажи мне, тебя терпит шеф? Ты ж разгильдяй! Тебе ни одного дела доверять нельзя!
— Спокойно, Лёлик, не суетись. Корабль еще не отплыл? Не отплыл. Он меня подождет, никуда не денется.
— И какого дьявола я с тобой связался, скажи на милость?
Кеша невозмутимо вышагивал вдоль пристани в своем элегантном костюме с «искоркой», высоко подняв подбородок и не глядя, на семенящего рядом Лёлика.
— Ну, давай, выкладывай, что вы там надумали с шефом,— наконец снисходительно сказал он.
— Значит, так,— начал Лёлик. - Дело серьезное. Если завалишь, шеф тебе голову свернет. А я ему помогу, понял?
— Вот только не надо угроз.
Кеша резко дернул головой, словно ему мешал воротничок, и изящным жестом пригладил и без того тщательно уложенную и намертво залакированную прическу.
— Слушай, придурок, и мотай на ус,— продолжал Лёлик.—Пароход прибывает в Стамбул через две недели. Пробудете вы там всего один день. Но за этот день ты должен выкроить час, чтобы выполнить задание шефа.
— Да знаю, знаю.
— И чтоб не напивался, козел!
— Я? Ты же меня знаешь, Лёлик...
— Вот именно, что знаю. Потому и предупреждаю. Еще неизвестно, кого тебе в каюту подселят. Может, стукача какого. А у них нюх знаешь какой...
— Да брось ты канючить! Адрес говори. И пароль. А уже как я это сделаю — мои проблемы.
— Значит, так. Фиш-стрит, понял? Рыбная улица. Аптека...
Кеша нацепил на нос темные очки и скорчил брезгливую гримасу на своем холеном лице:
— Ты что, думаешь, я не знаю, что такое фриш-стрит?
— Ну вот я и говорю — козел! Не фриш-стрит, а фиш-стрит! Чувствуешь разницу?
— Ладно. Что дальше? Лёлик понизил голос:
— Там тебя уже будут ждать.
— У них все готово для приема такого важного гостя, как я?
Кеша рассмеялся своей шутке, но Лёлик даже не улыбнулся.
— Смотри, все должно быть достоверно...
— Ты меня не уговаривай. Я же не придурок какой-нибудь, чтобы не запомнить элементарных вещей.
— В том-то и дело, что придурок. Боюсь я за тебя.
— Ты лучше за себя бойся.
— В общем, ты подходишь к этой самой аптеке и, как будто поскользнувшись, падаешь на асфальт...
— Я — на асфальт? А ты мне потом купишь новый костюм? Я же не буду ходить в испачканном...
— Когда ты успешно проведешь операцию, сможешь купить себе десять костюмов.
— Короче. А если до меня там упадет кто-нибудь другой?
— Слушай, не каркай ты! Так вот, когда шлепнешься, то сразу же громко выругаешься.
— Кто —я?
— Да, ты. И нечего корчить из себя интеллигента. А сказать тебе нужно будет всего два слова.
— Ну, и как же они должны прозвучать?
— Черт побери!
— Чего ты чертыхаешься? Давай ближе к делу, лучше говори мне пароль.
— Так это ж и есть пароль, Кеша.
— Черт возьми?
— Я всегда говорил, что у тебя короткая память. Не «черт возьми», а «черт побери».
— А... ну да. Хорошо.
— Смотри, не перепутай!
— Можешь быть спокоен. Не перепутаю.
— Как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное — этот самый... реализьм.
Кеша передернул плечами и отвернулся. Его утонченное ухо никак не могло привыкнуть к безграмотной речи Лёлика. Вообще, Кеша хорошо знал себе цену, с нескрываемым пренебрежением относясь к своему напарнику, которого считал неотесанной деревенщиной. Но их уже давно связывало немало темных делишек, которые они совершали сообща под чутким руководством шефа.
