И тут Шарлотта сама задала вопрос:
– Любому заметно, что вы слишком худой, но как вам удалось сохранить силы: ведь вы столько месяцев провели в неподвижности? Я ожидала, что вы с трудом добредете до бульвара. В тюрьме человек может совершенно обессилеть, а мне вас описали как человека науки, ученого.
Гейб ждал, что Шарлотта добавит еще что-нибудь, но она молчала.
– Вы хотите сказать, что моя внешность и мои интересы противоречат друг другу?
– Да, – ответила она, и в голосе ее прозвучало едва сдерживаемое раздражение.
– Вы не первая женщина, которая оказывается заинтригованной этим.
– Зато я первая женщина, которую больше интересуют ваши научные занятия, чем ваше тело. Кстати, какими науками вы занимаетесь?
– Всем, что кажется мне интересным.
– Тогда вы что-то вроде дилетанта в искусстве.
– Верно, – ответил он, не переставая жевать. Затем наступило молчание. – Последние несколько лет я занимался астрономией, но это оказалось совершенно бесполезным в тюрьме. – Сделав большой глоток эля, Гейб отодвинул пустую тарелку. – Между прочим, я затратил массу времени на изучение анатомии и функционирования человеческого тела. Именно поэтому я знал, что потеряю последние силы, если не буду двигаться, даже раньше, чем сойду с ума от отсутствия интеллектуального общения. Поначалу у меня оставались кое-какие деньги, и я подкупал охрану, чтобы меня выводили на прогулку в тюремный двор. Когда деньги кончились, я взял за правило постоянно шагать по камере. Я заставил себя подтягиваться на кольцах, вделанных в стену, радуясь, что они хоть на что-то пригодились. Я также изучил поведение крыс и обратил внимание на то, что они имитируют человеческое поведение. Я мог бы написать диссертацию на эту тему.
– Вы собираетесь писать о крысах? А вам не кажется, что это бесполезная трата времени?
– Раньше я тоже слышал нечто подобное, но наука охватывает все виды жизни, созданные Творцом, все без исключения предметы и темы. Само существование крыс и их поведение уже заслуживают интереса.
Шарлотта опустила голову и не произнесла больше ни слова, но Гейбриел позволил молчанию затянуться в надежде, что она добавит какие-нибудь детали из собственной жизни.
Вместо этого она подтолкнула к нему свой хлеб и сыр.
Решив достичь хотя бы какой-то степени близости, Гейбриел вместо хлеба взял ее руку.
– Расскажите мне, как сбежал Жорж. – Он перевернул ее руку и принялся ласково поглаживать ладонь большим пальцем.
Шарлотта тут же вырвала руку.
– Это вы спланировали бунт в тюрьме, не так ли? – Эта мысль внезапно пришла ему в голову с такой ясностью, что Гейб почувствовал себя идиотом, так как не подумал об этом раньше.
– Возможно.
– Но если вы знали о предстоявшем бунте, почему тогда не позволили мне сбежать?
– А где гарантия, что вы выбрались бы оттуда живым? – Шарлотта стряхнула крошки с пальцев. – Мне заплатят вдвойне, если вы доберетесь до Англии в целости и сохранности.
– Вдвойне от чего?
– От тысячи фунтов.
– Как все-таки странно узнать, в какую сумму оценивается твоя жизнь. – Гейбриел откинулся назад, пытаясь решить, как расценивать эту сумму – как оскорбление или комплимент. – Значится стою две тысячи фунтов, а Жорж списывается на накладные расходы.
– Тут вы ошибаетесь.
Металл в ее голосе и острый взгляд, брошенный на него, вполне могли сойти зато, как если бы она вслух назвала его негодяем. Но кто тогда Жорж? Очевидно, больше чем слуга. Тем не менее Гейбриел мог с уверенностью сказать, что вряд ли они являются любовниками. Для более глубоких выводов информации было явно недостаточно.
– Жорж знает, что его жизнь для меня более ценна, чем ваша, месье, и ваш брат тоже понимает это.
Этих слов хватило, чтобы напомнить Гейбриелу, что, несмотря на комфорт чистой одежды и хорошую еду, побег еще не завершен. Он призвал себе на помощь всю выдержку, чтобы не встать и не покинуть помещение. Не лучше ли использовать выпавший шанс? Теперь он по крайней мере чисто вымыт, одет…
И всё же интересно, что Шарлотта сможет предпринять, если он сбежит? Масса ответов пришла ему на ум, и все достаточно неприятные. Нет уж, лучше ему, оставаться на месте.
– Скольких людей вы знаете здесь? Или, может, мне следовало спросить, какая часть Гавра в сговоре с вами?
– Это не ваше дело.
– Странно. Я полагал, что французы более разговорчивы и менее… неподкупны. Верность императору и все такое.
– Если бы вас держали в любом другом месте, вашему брату пришлось бы заплатить мне гораздо больше, причем с гораздо меньшей уверенностью в успехе предприятия. Гавр – естественное место для всякого рода интриг и козней. Надеюсь, у вас больше нет вопросов. – На этот раз голос Шарлотты звучал обманчиво мягко.
Из еды на тарелке Гейба оставались только крошки, а они все еще продолжали сидеть. Напряжение вызывало у него головную боль, а ее духи – боль совсем в другом месте.
– Чего мы ждем?
– Сигнала.
Гейбриел внимательно осмотрел помещение, пытаясь определить, кто должен подать этот сигнал, как вдруг Шарлотта протянула руку и шлепнула, его по костяшкам пальцев.
– Прекратите оглядываться и ведите себя как потерявший голову пылкий влюбленный.
Гейб тут же схватил ее руку и приник к ней жадным поцелуем.
– Боюсь, в актерском мастерстве мне далеко до вас… Шарлотта.
Она кивнула в знак согласия, а затем перенесла свое внимание на зал.
Гейбриел провел в ожидании больше восьми месяцев, и, казалось, еще несколько часов уже не имели значения, однако… Быть так близко к свободе, но все еще несвободным – что может быть неприятнее! И хуже всего этот постоянный гнетущий страх, приводящий на грань нервного срыва.
– Ешьте сыр, я вовсе не уверена, что вы снова сможете поесть достаточно скоро.
Гейбриел взял грубую салфетку и завернул в нее сыр и хлеб.
– Из вашей сентенции можно сделать вывод, что я поплыву на корабле…
Шарлотта ограничилась тем, что высоко вскинула брови, и в тот же момент приятная обстановка в зале была грубо нарушена.
Распахнувшаяся дверь с громким стуком ударилась о стену, и в проеме двери появилась группа солдат. Разговоры мгновенно стихли: создалось впечатление, что каждому из присутствующих вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
Гейбриел обернулся и уставился на солдат, поскольку именно это сделали все посетители, а Шарлотта тихо выругалась и приподнялась со своего места.
Зал был так слабо освещен, что они вполне могли бы остаться незамеченными, но капитан прокладывал дорогу именно к их столику. Когда Шарлотта заговорила с капитаном по-французски, Гейбриел понял, что это всего лишь уловка с ее стороны. Вряд ли кто-то сознательно стал бы привлекать к себе всеобщее внимание, если бы совершил что-либо противозаконное. Сам Гейбриел старался держаться независимо, но все, что он смог сделать, – это не вжаться трусливо в свою скамью и не скрыться под столом. Конечно, это выглядело не слишком мужественно и благородно, но он был чрезвычайно близок к этому.
