почти уверена в правдивости своего предположения: испуг в его глазах говорил сам за себя.
– Ты отец дочери Августы! Это знают все на вилле. И эта шлюха имела наглость сделать меня крестной матерью своего ребенка и дать мое имя твоей незаконнорожденной дочери!
Если она надеялась, что он сейчас будет стоять перед ней, как пойманный на месте преступления грешник, то она ошиблась.
– Прошу тебя, Элизабет! Подобные вещи случаются постоянно. Как ты думаешь, у меня к Августе были какие-нибудь чувства? Она же горничная – боже ты мой! И, наконец, это произошло еще до нашей свадьбы.
То есть это действительно было правдой! Несмотря на это горькое признание, она почувствовала себя неуверенно, потому что он сменил свой тон. Теперь его голос звучал мягче, он искал ее понимания, взывал к ее великодушию. И ведь он был прав – это произошло еще до их свадьбы, даже до их помолвки.
– Я не святой, моя дорогая, – продолжил он. – Я мужчина и время от времени могу позволить себе лишнее, но это не значит, что из-за этого я меньше тебя люблю.
Она знала эту позицию. Так жил дядя Рудольф, и ее мать была воспитана в таком духе. Мужчины ходили на сторону, а хорошей жене с этим приходилось мириться. Но все же…
– А что было бы, если бы подобное случилось со мной?
Он широко открыл глаза и уставился на нее, словно перед ним было видение.
– Это значит, что ты шлюха! – выпалил он.
Ах вот что! Он мог изменить ей, потому что был мужчиной. Если бы она сделала то же самое, то была бы шлюхой.
Подойдя к ней, он грозно поднял руки и крепко схватил ее за плечи.
– Но ты не сделала меня… рогоносцем? – задыхаясь от волнения, выдавил он. – Неужели ты развлекалась с другим, в то время как я жертвовал своей жизнью ради кайзера и отечества?
Как же смешно он выглядел. Она попыталась вырваться из его рук, но он держал ее так крепко, что было больно. Ее охватило желание разозлить его до исступления.
– А если бы я это сделала?
Он злобно прошипел что-то, отталкивая ее от себя изо всех сил. Она сделала несколько шагов назад и ударилась о стену.
– В таком случае тебе остался бы только стыд. И развод!
Она ударилась затылком о стену, но не почувствовала боли, только жгучее унижение от того, что он посмел поднять на нее руку. К ее собственному удивлению, ее голос прозвучал спокойно и холодно:
– Успокойся, Клаус. Ничего подобного я не сделала, но на развод я согласна!
33
– Подложи еще немного угля, Гумберт, – попросила Алисия. – И можете идти. Уже поздно.
– Слушаюсь, госпожа.
За окном бушевала гроза, было слышно, как скрипят старые деревья и стучат оконные ставни. Гумберт поставил на пол ведро с углем. Дрожащими руками он подхватывал совком головешки и подбрасывал их в печь.
– Все в порядке, Гумберт? – озабоченно спросила Мари.
– Спасибо за заботу… это из-за бури… и этот шум… Это пройдет, госпожа.
– Ложись в постель и заткни уши ватой, – посоветовала Китти. – Тогда ты ничего не будешь слышать и будешь спать как сурок.
Гумберт закрыл заслонку и тихо положил совок в ведро. Он улыбнулся, но все равно выглядел беспомощным. Уже несколько недель у Гумберта не было приступов, и он явно поправлялся.
– Спасибо за совет, фрау Бройер. Я попробую. Тогда желаю вам всем спокойной ночи. Добрых снов.
Он поклонился и вышел. Его движения, как всегда, отличались размеренной изящностью – и это вселяло надежду на лучшее.
– Ты сообщила Эльзе?
– Да, мама, – сказала Мари. – Ханна и Брунненмайер тоже знают, что на сегодняшний вечер они свободны, а Августа уже давно у себя дома.
Оставалась только Шмальцлер, у нее было дежурство в лазарете, после которого она, скорее всего, пожелает им спокойной ночи и уйдет. Вот уже сорок лет ее связывали с семьей самые тесные узы – так что на ее благоразумие и тактичность можно было положиться.
Элизабет объявила о своем намерении развестись с Клаусом за ужином, и Алисия была так потрясена, что пожелала обсудить это деликатное дело после того, как вся прислуга уйдет спать. Все смирились, хотя Иоганн Мельцер недовольно проворчал, что у него нет никакого желания отказываться от сна из-за такой ерунды.
– Мне очень жаль, – сказала Элизабет. – Я действительно очень хотела бы избавить нас всех…
– Пожалуйста, налей мне еще чашечку этого отвратительного мятного чая, Алисия, – перебил ее Иоганн Мельцер. – Если кому-то важно мое мнение, то я скажу, что это было лучшее решение, которое ты приняла, Лиза. Жаль только, что ты вообще вышла замуж за этого типа. Это стоило нам кучу денег, этот охотник за приданым и его ненасытная родня обошлись нам ой как недешево!
Некоторое время за столом было тихо, потому что даже Китти не знала, что добавить к четким и ясным словам, произнесенным отцом. Было слышно, как чай из фарфорового чайника льется в чашку, затем Алисия поставила чайник обратно на плиту и передала чашку Иоганну. Он добавил в нее два кусочка сахара и, размешивая, обвел угрюмым взглядом сидящих за столом.
– Ну? Вы что, язык проглотили? Китти? Алисия? Мари? Где же ваш протест?
Китти первой собралась с мыслями:
– Ты совершенно прав, папа, – Она весело улыбнулась Алисии. – Даже при том, что ты, как всегда, высказался довольно резко. Клаус фон Хагеманн плохо вел себя по отношению к Лизе, ровно как и его родители. О господи! Как я рада избавиться от этой своры!
– Китти! Прошу тебя! – раздался голос Алисии. – Если папа употребляет такие выражения, это его дело, но ты не должна забывать, что ты дама.
– Пардон, мама. Я хотела сказать, что мне никогда не нравились эти благородные родственнички, которые на каждом семейном празднике за наш счет набивали себе животы и высказывали воззрения, заимствованные из позапрошлого века.
Она умолчала, что сестра постоянно одалживала у нее деньги, чтобы передать их родителям Клауса, и Элизабет была этому рада. В конце концов, Китти ведь пообещала, что никогда не обмолвится об этом ни единым словом.
– Что ж, мы живем уже не в девятнадцатом веке, – вмешалась Мари. – Когда браку приходит конец, женщина должна без колебаний требовать развода. Однако…
Она осеклась и посмотрела на Элизабет, не зная, стоит ли говорить дальше.
– Что ты хотела сказать, говоря «однако»? – вызывающе спросила Лиза. – Ты думаешь, мне было легко принять это решение? Я слишком хорошо знаю, что на меня потом обрушится. Однако я думаю, что здесь, в семье, меня примут такой, какая я есть, несмотря ни на что. Не так ли, Китти?
Это звучало довольно резко и отсылало к тем временам, когда Китти с Лизой ругались как кошка с собакой. Как раз тогда Китти сбежала со своим французиком, любовником Жераром, в
