Париж.
– Ты имеешь в виду, что у тебя тоже есть право поскандалить? – весело проговорила Китти. – Да ради бога. В любом случае, мне надоело быть паршивой овцой в семье.
Элизабет была в высшей степени уязвима, и это понимали все сидящие за столом. Она пришла на виллу пешком, несмотря на бурю – с растрепанными волосами, в помятой шляпе и насквозь промокшей одежде. Это было еще днем. Она заперлась в комнате, и Августа сообщила, что фрау фон Хагеманн лежит в постели, утопая в слезах. Она знала это, поскольку Элизабет просила принести ей горячего ромашкового чая. Потом майор фон Хагеманн не раз звонил ей, но она не подходила к телефону. Сам майор на виллу не приходил.
– Пожалуйста, не пойми меня неправильно, – продолжила Мари. – Я просто хотела бы, чтобы ты не приняла слишком поспешное решение, о котором потом, возможно, пожалеешь. Вы поссорились, да? Не разумнее ли немного подождать, прежде чем ты сделаешь этот шаг, Лиза? Если твое решение правильное, то не важно, начнешь ты действовать завтра или только через несколько недель…
Алисия одобрительно кивнула. Мари попала в точку.
– Виновата война, Лиза, – мягко промолвила она. – У вас же почти не было времени привыкнуть друг к другу. Сейчас вы впервые повздорили – ах ты боже мой. Если бы я после каждой ссоры сразу требовала развода, мы бы сейчас здесь не сидели.
Элизабет закатила глаза. Теперь мама начнет рассказывать, что жена должна научиться справляться со своими эгоистичными желаниями. Хороший брак невозможен без великодушия и сдержанности. У мужчин своя голова на плечах, но женщина должна проявить благоразумие и уступить, чтобы в конце концов добиться своего…
– Мне больше не о чем думать, – сказала Элизабет. – Знаешь что, Мари, я думаю о разводе не первый день. Все. Чаша переполнилась!
Теперь наконец она решилась. Она достала письмо из Бельгии, положила его на стол и подвинула маме, но той надо было сначала найти свои очки, поэтому вместо нее письмо взял отец, у которого очки всегда были под рукой, в кармане пиджака.
– Значит… брат требует сатисфакции. Да ради бога! И чем скорее, тем лучше!
– Это не единственная причина, – начала объяснять Элизабет, пока мать читала письмо. – Но это та капля, которая переполнила чашу.
Алисия положила письмо на стол и скорбно покачала головой. Китти пробежалась по строчкам и передала письмо Мари. Элизабет прикусила губу – ей было неприятно становиться объектом всеобщей жалости. Однако, к сожалению, это было неизбежно.
– А если это совсем не так? – засомневалась Алисия. – Возможно, это ложное обвинение.
– Мама! – возмутилась Китти. – Мама, ты что, серьезно?
Алисия глубоко вздохнула и бросила на Мари умоляющий взгляд. Мари пожала плечами. Она уже сделала свое предложение, ну что еще она могла.
– В мое время было не принято, чтобы молодая женщина требовала развода, – с грустью констатировала Алисия. – И уж тем паче в аристократических кругах.
– Мы переживем это, Алисия, – Иоганн утешающе положил руку ей на плечо. – С финансовой точки зрения мы только выиграем.
– И в человеческом отношении тоже! – воскликнула Китти. – Я на стороне Лизы. Да пошли ты его к черту, сестра! Он не заслуживает такой женщины, как ты. И такой свояченицы, как я, тоже!
Элизабет была глубоко тронута такой сестринской солидарностью. Она скорее рассчитывала получить поддержку от Мари, чем от Китти. Она была так благодарна сестре, что обняла ее и расплакалась прямо у нее на плече.
– Если ты действительно настроена решительно, Лиза, – вздохнула Мари, – то я думаю, мы все будем на твоей стороне. И ты, мама, тоже.
– Так оно и есть! – воскликнула Китти. – Лиза происходит из рода Мельцеров, она наша, и мы не оставим ее в беде. Так ведь, папа? Иди сюда, мамочка, пересиль себя. Развод – еще не конец света. Может быть, это даже счастливый случай, еще один шанс.
Алисия зажала уши руками, говоря, что слова Китти когда-нибудь сведут ее с ума. Потом она встала и заключила Лизу в свои объятия.
– Ну конечно же я с тобой, дитя мое. Моя Лиза. Ах, тебе всегда так тяжело приходилось в жизни… Иоганн, мы должны поручить это дело доктору Грюнлингу, он выздоровел и продолжает свою адвокатскую практику.
– Боже мой, – застонала Китти. – Только не этому зазнайке! Неужели никого нет…
Ее прервал стук в дверь.
– Входите, фройляйн Шмальцлер!
Дверь была приоткрыта, и в проеме показалось бледное лицо с острым носом. Однако это была не экономка, как предположила Алисия, а Мария Йордан.
– Йордан? – удивленно воскликнула Элизабет. – И что вы тут делаете? Почему вы не на Бисмаркштрассе?
Мария Йордан не ответила, хотя вопрос был уместен.
– Пожалуйста… госпожа. Нужно позвать врача…
Она обращала свои слова к Элизабет, и ее тон был настолько драматичным, что можно было подумать, речь идет о жизни или смерти.
– Вызвать врача? Вы что, больны?
– Не я, милостивая госпожа. Ханна. Пожалуйста… Позвоните доктору Грайнеру или доктору Штромбергеру. – Мари в ужасе вскочила со своего места и хотела выбежать из столовой, но Мария Йордан придержала дверь снаружи. – Нет… Подождите, пока я не уйду. Прошу вас…
– Что с Вами, Йордан? – вспылил Иоганн Мельцер. – Вы что, в неглиже там, что ли? Что вы вообще делаете здесь посреди ночи?
Послышались торопливые шаги, и когда Мари распахнула дверь, то увидела фигуру женщины в развевающейся белой ночной рубашке, спешащую по коридору к лестнице для прислуги.
– Это… это просто невероятно, – воскликнула Алисия. – Кажется, она ночует на вилле. Она ведь работает здесь портнихой всего несколько часов в день. Лиза, как такое может быть?
– Понятия не имею, мама.
Мари уже была в коридоре и теперь поднималась к Ханне в комнату. Взволнованная Китти последовала за ней.
– Боже, какая крутая здесь лестница. И так холодно. И грязно… Ну не беги же так быстро, Мари.
Наверху в коридоре кто-то зажег фонарь. В его слабом желтоватом свете Мари узнала повариху Фанни Брунненмайер, которая в своем просторном ночном одеянии напоминала огромную грелку на чайник. На мгновение она увидела морщинистое лицо Эльзы под старомодным ночным чепчиком, однако та поспешно удалилась в свою каморку, когда увидела приближающихся Мари и Китти.
– Что случилось? Что с Ханной?
– Ей нужен доктор, госпожа, – сказала повариха. – Если еще не поздно. О, эта Йордан! Я же ей говорила, чтобы она оставила свои чертовы…
Мари протиснулась мимо нее и начала стучать кулаками в дверь Ханны. Она слишком хорошо знала эту комнату, ведь она сама жила тут когда-то.
– Сейчас… сейчас…
Мари не стала ждать, а распахнула дверь и вошла. Был включен верхний свет, голая лампочка освещала кровать Ханны. Она лежала на спине – мертвенно-бледная, с закрытыми глазами, натянув одеяло до самой шеи.
– О боже, – прошептала Китти, вошедшая вместе с Мари. – Она выглядит так, как будто уже…
Темные круги под глазами, заострившийся нос, бледные губы. Мария Йордан
