мощности нашего оборудования недостает для того, чтобы выполнить все заказы. Гораздо важнее, чем надбавка к заработной плате, для наших работников (а это на семьдесят процентов женщины) ежедневное горячее питание, которое они получают уже нескольких недель. Наконец-то мне удалось убедить в этом отца, и одному Богу известно, сколько я приложила сил. Конечно, это всего лишь горячий суп, в основном из картошки и репы, почти без мяса и жира. Но многие женщины отказывают себе в горячем обеде, переливая суп в принесенную с собой посудину, чтобы отнести домой и отдать своим детям.
На вилле, к счастью, все в порядке. Китти снова занялась живописью. Она погрузилась в это дело целиком и полностью. Ее картины обрели новую глубину: возможно, перенесенные страдания позволят твоей младшей сестре стать серьезным художником. Элизабет тоже изменилась, боюсь, что решение, которое она приняла, напугает тебя. Она хочет развестись с Клаусом. Причин для этого более чем достаточно. Все мы, даже мама, согласны с решением Лизы, и я думаю, ты тоже сможешь понять ее, когда узнаешь подробно обо всех обстоятельствах. Поскольку майор фон Хагеманн в настоящее время находится на передовой в Ипре, развод не может быть оформлен, пока он не вернется на родину. Лиза продолжает работать в лазарете, он полностью заполнен ранеными, нам нужны дополнительные палаты, но их неоткуда взять. Кроме того, Лиза собирается стать учительницей и преподавать в народной школе. Конечно, тогда, когда война закончится. Можешь представить, как энергично мама выступает против – но последнее слово еще не сказано. Кто знает, что еще с нами сделает война. Конечно, неразумно строить преждевременные планы: потом они легко могут превратиться в пыль.
Еще хочу сообщить, что наша Ханна была очень больна, но сейчас выздоравливает. Мария Йордан, которая работала камеристкой у Лизы и шила у нас на вилле, уволилась. Говорят, что через Лизу она устроилась воспитательницей в детском доме, что, конечно, не соответствует ее статусу, но, по крайней мере, обеспечивает ей средства к существованию. Наш Гумберт обрел свой прежний веселый нрав. Порой он смешит всех на кухне, очень правдоподобно изображая некоторых персон – талант, который он, вероятно, получил с рождения. Однако если надвигается буря или гроза, с ним может случиться приступ. Кроме того, он очень чувствителен к шуму, вчера повариха случайно уронила крышку от кастрюли, что напугало бедолагу почти до смерти.
Наш сад, который Густав и его дедушка с такой любовью разбили, лежит сейчас под тонким снежным покровом. Вот и сейчас, когда я пишу тебе эти строки, белые хлопья кружатся вокруг виллы, белым покрывалом ложась на подоконники и превращая старые деревья в парке в причудливых сказочных великанов. Весной Густав хочет построить теплицу, чтобы выращивать овощи и свежую зелень. Тогда Августа должна родить своего третьего ребенка.
Сколько радости нам приносят малыши! К сожалению, госпожа Зоммервайлер покинула нас, так что теперь они предоставлены только заботам Розы, но мама – не без помощи Эльзы – ревностная, хотя и чересчур заботливая бабушка.
Наша детвора уже обследовала всю виллу, поднимаясь и спускаясь по лестницам, исследуя занавески и свисающие скатерти, под предводительством Лизель трое сорванцов уже захватили и кухню. У нашей Додо – после того как она долго была совсем безволосой – теперь появились густые светлые вьющиеся волосы – и теперь она безумно похожа на своего брата. Генриетта тоже светловолосая, как, впрочем, и все папы! Я прилагаю два сделанных мной рисунка, на которых мама и Роза играют с малышами. Это всего лишь карандашные наброски. У меня нет времени, чтобы тщательно их проработать. А папа сделал несколько новых фотографий, он хочет их проявить и отправить тебе. И последняя новость, которая, несомненно, обрадует тебя. На прошлой неделе мы получили письмо от твоего друга Эрнста фон Клипштайна. Он провел некоторое время в Берлине у родственников и планирует посетить нашу виллу. Похоже, ему хотелось бы быть здесь полезным, но только в том случае, если нам это будет приятно. Я написала ему, что мы с нетерпением ждем его приезда. Все остальное уж как получится.
Дорогой Пауль, интересно, не надоела ли я тебе этой дурацкой писаниной. Как же я хочу, чтобы ты был рядом, но и об этом я писала тебе уже тысячу раз. Не правда ли, письма всех жен сейчас очень похожи? Тысячи и тысячи женщин проклинают войну, которая лишает их самого дорогого, что у них есть на земле. Но мы вытерпим все это, покорно принимая нашу общую судьбу и веря, что европейские лидеры, будь то Людендорф или Гинденбург, кайзер, британский министр иностранных дел Бальфур или французский премьер-министр Клемансо, поймут это. Ну что, скажешь, что я бунтарка? Мне ужасно хотелось бы пройти по улицам, громко взывая к миру и справедливости. Но не волнуйся, я этого не сделаю. Буду надеяться и ждать. И сделаю все для того, чтобы наша фабрика дожила до твоего возвращения. Обнимаю тебя, любимый!
Верная тебе
Мари.
III. Ноябрь 1918 г. – январь 1920 г.
34
Значит, это была она! Роза Менотти – великая певица, вызвавшая накануне вечером бурю восторгов в городском театре. Однако здесь, в гостиничном номере, в пеньюаре и без макияжа, она производила куда менее волнующее впечатление.
– Только в порядке исключения, молодой человек. И только потому, что мне нравится ваш нос!
Ее смех был глубоким и хриплым, как и ее голос. Песни и пародии, которые Гумберт вчера слышал в театре, были безмерно дерзкими. Достаточно провокационными. Вызывающими. Некоторые зрители – правда, небольшое меньшинство – разразились возмущенными свистками и улюлюканьем, потом они ушли. Остальная публика взревела от восторга и снова и снова требовала выхода на бис. Гумберт превзошел самого себя, когда решился подождать Розу у служебного выхода. Смеет ли он говорить с ней…
– Я безмерно благодарен вам, сударыня, за то, что вы уделяете мне время. Честно говоря – я даже помыслить об этом не мог…
Она двигалась как-то грузно, что не шло ни в какое сравнение с той манящей походкой, которую она демонстрировала вчера вечером на сцене. Теперь же в удобных войлочных тапочках она прошлась по деревянным половицам к пианино и привычным движением откинула крышку.
– Не болтайте ерунды. Лучше покажите, на что вы способны. Мой поезд отправляется через час.
Она села на табурет для фортепиано и взяла несколько аккордов. Есть ли у него ноты? Нет? И что теперь?
Ему стало жарко. Какая муха его укусила? Он был готов провалиться сквозь землю.
– Я хотел кое-что исполнить.
– Ну что ж, приступим, – Она повернулась к нему на табурете. Ее глаза были узкими, с небольшой косинкой, нос тонким и острым, губы пухлыми. В
