Но на самом деле, вопреки своему желанию, я была не более свободна, чем та птица, с которой отождествляла себя. Мне всего лишь дали шанс расправить крылья. Затем, после Сезона в Лондоне, я должна буду вернуться домой и выйти замуж за Джеррита, человека, которому была обещана и, стало быть, принадлежала.
Но это событие имело для меня не слишком важное значение. Замужество никогда не казалось мне реальным и ничуть не подорвало моего энтузиазма. Радостно и безрассудно бросилась я готовиться к своему девическому полету…
Клеменси, моя служанка, проводила много часов причесывая, завивая, укладывая и закалывая мои непослушные волосы, пока наконец не нашла именно ту прическу, которая шла ее хозяйке. После этого, я появилась с длинными локонами, уложенными в аля тут и там, которые прыгали при каждом движении головы.
Так как я обещала правдиво рассказывать о своей жизни, то должна признаться, что была не в восторге от этой девки. Она всего лишь на четыре года была старше меня, и, очевидно, гораздо лучше разбиралась в жизни, хотя, в отличие от других горничных, эта женщина не делилась своим знанием тех деликатных вопросов, которые хорошо воспитанные леди либо притворялись, что не знали, либо действительно, не имели о них ни малейшего понятия. Клеменси была молчалива, как сфинкс. Только ее хитрые, шустрые зеленые глаза говорили о том, что она была посвящена в такие тайны, о которых я могла только догадываться. Часто складывалось впечатление, что в отсутствие хозяев, эта девица сплетничала и смеялась над naivete[3] их дочери.
Хотя мне отлично было известно, что раньше горничная не вела такую скрытную жизнь как я. Клеменси (должна признаться, в этом была не ее вина) пользовалась дурной славой. Она являлась незаконнорожденной дочерью ирландского эмигранта Мика Дайсона, бессовестного контрабандиста, хладнокровно убившего моего деда Найджела.
В то время Дайсон был главным мастером на каолиновых разработках Уилл Анант и Уилл Пенфорт. Однако по ночам он возглавлял шайку безжалостных мародеров, которые при помощи ложных сигнальных огней завлекали корабли к скалистым корнуоллским берегам, где те и разбивались. Тогда Дайсон со своими гнусными дружками жестоко расправлялся с командой и забирал груз, который затем припрятывал в укромных уголках шахт. Там он хранился до тех пор, пока бандиты не находили способ продать награбленное.
Каким-то образом (очевидно, проболтался один обделенный работник) дед Найджел, а потом и местный судья узнали об ужасном занятии ирландца. И вот однажды, в один страшный октябрьский вечер, заподозрив, что его песенка спета, Дайсон остановил экипаж хозяина и выстрелом в сердце убил дедушку Найджела.
На этом бы и закончилась эта страшная история, если бы после смерти Найджела дядя Драко не унаследовал бы разработки, заподозрив главного мастера в грязных делишках. Проследив за ирландцем и узнав о его грязных делишках, дядя Драко вместе с папой придумали хитрый план, благодаря которому бандитов разоблачили и арестовали. Естественно, всех, кроме одного, повесили за совершенные злодеяния.
Наказания избежала сообщница Дайсона, его любовница по имени Линнет Тиррел, которая скрывалась в жилых районах на разработках.
Когда она предстала перед судом, то уже носила ребенка Дайсона. Линнет удалось избежать смерти. После рождения ребенка ее приговорили к высылке в австралийскую колонию для уголовников.
Когда младенец появился на свет, ее назвали Клеменси. Так как детям было не место в колонии, девочку отобрали от Линнет и отдали в семью ее матери, которая жила в кварталах разработок.
Совершенно невиновную в делах своих родителей Клеменси с самого начала заклеймили позором. Девочка росла, и все только и ждали, что она вот-вот что-нибудь да выкинет. Но ничего не происходило. Тем не менее, все готовы были биться об заклад, что родительская кровь еще заявит о себе и предсказывали, что дочь бандита плохо кончит.
Но, несмотря на прошлое этой девушки, мама сжалилась и наняла ее на работу в Грандж. Я знала, что жизнь Клеменси была не из легких и очень жалела горничную. Но та отвергла все мои попытки стать друзьями, всем своим видом показывая, что она ровня королеве и принялась за работу моей служанки только лишь для того, чтобы научиться хорошим манерам, правильно говорить и многому другому у тех людей, одной из которых ей предстояло стать в один прекрасный день.
Клеменси была смазливенькой девицей с огненными, как у лисы, волосами, треугольным лицом с высокими скулами, что придавало ей образ интригующей мегерки. Некоторые мужчины считали это привлекательным. Она всегда аккуратно и прилично одевалась, но никогда не упускала возможности выглядеть так, как будто только что встала с постели или готова броситься на кого-нибудь.
Даже папа, и тот не раз говорил маме, что рано или поздно Клеменси попадет в какую-нибудь переделку и ей придется собирать вещички. Но мама только улыбалась, качала головой и мягко упрекала отца, напоминая, что этой девочке и так выпала горькая доля, и мы должны быть более снисходительны к ней.
Клеменси осталась в Грандже, а папа настороженно следил за моим младшим братом Гаем, хотя тот все же попался в сети горничной.
Наконец, после лихорадочных приготовлений наступил мой вечер в Грандже. Как хорошо я помню его даже сейчас, после стольких долгих лет. Это было в 1841 году, в один прекрасный апрельский вечер.
Днем прошел дождь и сейчас от темной, влажной земли исходил свежий аромат умытой травы и глины, смешивающийся со сладковатым запахом распускающегося вереска, доносившийся в Грандж с торфяников.
Каждый новый порыв ветра приносил с собой солоноватый запах моря, бившегося о каменистые корнуоллские берега.
Тонкая, серая пелена тумана висела в воздухе, делая его прохладным и влажным. Раздавались пронзительные крики чаек, летающих вдоль побережья, и лирический, но несчастный призыв одинокого кроншнепа доносился с торфяников.
На чернильного цвета небе сияла полная луна и звезды. Их серебристое мерцание слегка рассеивало туман. Яркие лучи проникали через ветви деревьев в парке окружающем Грандж, отбрасывая на покрытую росой траву искрящиеся блики света. Глядя из открытого окна спальни, мне казалось, что на лужайке как будто разбросаны тысячи алмазов. Капельки искрились на лепестках цветов, пестреющих в саду. С тихим звуком, с шуршащих листьев на качающихся деревьях, спадали яркие бисеринки воды.
Грандж, похожий на маяк в ночи, сверкал множеством ламп и свечей так, что казалось, дом бледно-кремового цвета излучал золотистый свет. С обеих сторон парадной двери пылали факелы, витиеватый медный дверной молоток, висевший на крепких дубовых дверях, сиял тоже как-то странно.
