Он знал, что от его нежных прикосновений у нее дивно затрепещет живот. Завитки волос в самом его низу будут маняще-упругими. Она невинна, однако ее тело даст ему горячую и сладкую влагу страсти, которая останется на кончиках его пальцев, на губах, на пульсирующей желанием плоти, сводя его с ума, заставляя забыть обо всем, пока он не раздвинет ее дивные ноги и не погрузится в нее снова и снова, пока не достигнет вершины экстаза, орошая своим семенем ее нежное лоно.
Черный Джек едва не застонал.
Сам того не желая, он позволил Элизабет увидеть гораздо больше, чем намеревался. Она тревожно спросила:
– Лорд Джонатан, что с вами?
Он поправил свое одеяние, чтобы не поставить их обоих в неловкое положение, и процедил сквозь зубы:
– Просто старая рана заныла, миледи.
Леди Элизабет преисполнилась трогательного сочувствия. Она даже осторожно прикоснулась к его руке.
– Бедняжка! Чем я могу вам помочь?
Ему страшно хотелось ответить ей честно: разрешите мне взять вас ко мне в постель, милая леди, и любить вас так, что у нас обоих в глазах потемнеет. Вместо этого он сказал:
– Ничем. Это, право, пустяк. Боль быстро пройдет.
Она не отступала:
– У вас старая рана?
Ему пришлось заставить себя дышать ровно.
– Очень старая.
Вопрос вырвался у нее почти неосознанно:
– Вы участвовали во многих войнах, милорд?
– Даже слишком.
– Значит, вы военный?
Он сказал ей правду:
– И военный тоже. А еще предприниматель, авантюрист, исследователь. Я занимаюсь многим.
У нее разгорелись щеки и засверкали глаза.
– Как интересно! Иногда я жалею, что не родилась мужчиной: тогда я могла бы ехать куда хочу и делать что пожелаю.
Джек подумал, что Элизабет, вероятно, даже не подозревает о том, насколько она наивна и бесхитростна. Несомненно, она была бы очень недовольна, если бы узнала, что ее лицо для него – открытая книга. На нем отражались все ее чувства. В ней не было таинственности, искусственности, наигранности, женской хитрости. Она была именно такой, какой казалась, – в отличие от большинства людей.
В отличие от него.
Тут Джек подумал о другом объяснении. А что, если она из тех женщин, которые ненавидят собственную природу?
– Вам нравится быть женщиной, Элизабет?
Она ответила сразу же:
– О да! Конечно. Но я предпочла бы к тому же ни от кого не зависеть. Иметь собственные деньги и возможность делать то, что мне нравится.
– Выращивать розы?
– Да. И путешествовать, учиться – просто жить.
– В полном смысле этого слова.
Она кивнула:
– Вот именно.
Он не удержался и спросил:
– Вы когда-нибудь были наедине с мужчиной?
Она высокомерно вздернула носик:
– Конечно.
– Вот как.
– Ну… в некотором смысле. С Траутом.
– И кто же был этот Траут? – насмешливо осведомился он.
– Главный садовник Стенхоуп-Холла. Он работал у нас много лет назад.
Лорд сумел не показать смеха, который так и рвался наружу.
– И сколько же лет этому Трауту?
Она на секунду задумалась.
– Восемьдесят. Может, восемьдесят один.
– Думаю, Траута можно не считать. А другие?
Было заметно, что она пытается сохранить невозмутимость.
– Мой брат, Франклин. Папа, конечно. И кузен Хорас.
– О, кузен Хорас!
Она пробормотала что-то. Ему послышалось: «Но он друг матушки».
– Друг матушки?
Всегда бледное лицо леди Элизабет вдруг залила краска.
– Ее особый друг.
– Особый друг…
Обычно он не был таким тугодумом.
Она выпалила:
– Кузен Хорас – любовник моей матери.
Джек смущенно кашлянул.
– Понимаю.
Его собеседница поспешно объяснила:
– Естественно, они очень осмотрительны.
– Естественно.
– Но я уже давно это знаю. Надо полагать, все знают. – Она нахмурила свои тонкие брови. – Вы не должны судить матушку слишком строго, как это поначалу делала я.
– Постараюсь, – сухо отозвался он.
– Повзрослев, я поняла, что отца интересует только египтология. Он уезжает и на целые годы оставляет мать.
– Она могла бы ехать с ним, – предположил Джек.
– Если бы матушка уезжала с ним в Египет, то некому было бы заниматься Стенхоуп-Холлом, фермами, землей и тысячами вопросов, которые возникают при управлении таким большим поместьем. А потом ведь были и мы, дети.
– Я удивлен, что у вас появился такой глубокий интерес к Египту – ведь именно он отнял у вас отца.
Элизабет с чувством сказала:
– Египет меня зачаровывает. Так всегда было. Наверное, это у меня в крови.
Лорд снова испытал странное беспокойство.
– Вы поистине дочь своего отца.
Ему следует всегда об этом помнить. Он должен ни на минуту не забывать об этом. Он плывет по Нилу на «Звезде Египта» не ради удовольствия. У него есть святая обязанность. Он дал клятву и должен ее сдержать.
Да, он совершил большую глупость, оставшись на палубе с этой девушкой. Если бы полковник или миссис Уинтерз застали их вместе, ему больше не разрешили бы говорить и даже видеться с ней. Почему-то при мысли о такой перспективе у Джека болезненно сжалось сердце.
Он опять заговорил более резко, чем следовало:
– Уже очень поздно. Глубокая ночь.
– Да, милорд.
Он снова произнес фразу, сказанную ей недавно в городе:
– Вы понимаете, леди Элизабет, что этот эпизод должен остаться нашей тайной.
Она переспросила:
– Остаться нашей тайной?
Ему пришлось говорить откровенно:
– Боюсь, что в противном случае это может повредить вашей репутации. Я давно не был в Англии, но не сомневаюсь, что нас осудят даже за такую случайную встречу.
– Осудят, – без всякого выражения повторила она.
Черный Джек отступил обратно в тень. Лунный свет упал ему на руку. Он проследил за взглядом Элизабет. Она не отрываясь смотрела на золотое кольцо, которое он носил в знак своей преданности принцу Рамсесу.
Глаза Элизабет сначала широко раскрылись, потом сощурились. По ее лицу было видно, как в ней борются любопытство и гнев. Она вскричала в изумлении:
– Там, у базара, были вы!
Он глубоко вздохнул и признался:
– Да.
– Я не люблю, когда меня обманывают, милорд, – проговорила Элизабет гневным тоном, как только поняла, что он сделал именно это – обманул ее.
– Конечно, миледи.
Элизабет гордо подняла голову. Она была возмущена и не скрывала своей ярости.
– Я не люблю, когда мне лгут и когда меня дурачат.
– Конечно, миледи.
Терпение у нее было на пределе.
– И мне не нравится, когда со мной говорят покровительственным тоном.
– Конечно, миледи.
Она топнула ножкой о палубу.
– И я хочу, чтобы вы перестали на все мои слова отвечать только «конечно, миледи».
