делала, были тихими, внешность невзрачная: прямые седые волосы под
платком и скромная туника. Она выглядела так, словно жила в монастыре, а
не в замке.
Я снова с тоской взглянула на окно. Может Тэтч догадался, кто
захватил меня в плен, что именно лорд Гудрич выследил нас? Догадался или
нет, но, скорее всего, он вернулся к Бульдогу с известием о моем
исчезновении. В любом случае, мне надо послать им весточку, что я жива и
здорова.
Миссис Хиггинс широко распахнула дверь. Коллин вошел в комнату, держа одну руку за спиной. Бирюзово – золотой узор его туники и штанов
повторял цвет моего наряда, как будто он специально готовился.
Когда горничная отступила в сторону, чтобы продемонстрировать свою
работу, его улыбка медленно сменилась удивлением, приветствие застряло на
полуслове, и передо мной стоял совершенно ошарашенный человек. Моя
рука сначала кинулась к декольте, а потом к крошечным завитушкам у уха:
– Что-то не так?
Коллин закрыл рот и с трудом сглотнул.
– Я не могу припомнить ни одного случая, когда лорд Коллин потерял
бы дар речи, – сказала миссис Хиггинс с понимающей улыбкой.
– Наверное, мне все-таки следовало взглянуть в зеркало. – Я сделала
шаг назад. – Могу себе представить, как глупо я выгляжу.
– Нет, – вмешался Коллин, наконец, обретя дар речи. – Вы совсем не
выглядите глупо. Наоборот…
Его взгляд стал спускаться вниз по мне. Он осматривал каждый дюйм: от выреза до талии, от талии на юбку, которая ниспадала в форме
колокольчика и каскадом вливалась в блестящий ручей шлейфа на полу
позади меня. Когда его взгляд поднялся и встретился с моим, в глубине его
округлившихся глаз сиял благоговейный трепет и восхищение. Я сжала руки, чтобы сдержать дрожь. Пора было уже перестать вести себя как напуганная
кобыла.
Коллин тихими шагами, заглушаемые камышом на полу, направился ко
мне. Я была уверена, что окружающие слышали барабанную дробь моего
сердца.
Он встал прямо передо мной:
– Вы сногсшибательны, миледи.
Тепло удовольствия растеклось по мне, спустившись к пальцам ног, обутых в длинные заостренные пулены1. Я не понимала, почему его слова так
меня обрадовали, но факт оставался фактом. И обрадовали больше, чем мне
хотелось бы признать.
Он наклонился ближе, и прошептал мне в самое ухо:
– Вы такая красивая, Джулиана, – его дыхание коснулось
чувствительной кожи на моей шее.
От этой близости я перестала дышать. Отстранившись, я увидела, что
обычные для него веселые искорки в глазах куда-то пропали. Я не знала, что
1 Пулены (или кракове, или клювовидные башмаки) – мягкие кожаные башмаки без каблуков с
заострёнными носами, популярные в Европе в XIV–XV веках. Название обуви связано с тем, что такую
обувь носила делегация польской знати, посетившая Анну, жену английского короля Ричарда II.
делать. Мое собственное тело предавало меня, реагируя на него, отмечая его
красоту, наслаждаясь его комплиментами и желая, чтобы он снова и снова
прошептал мне что-нибудь на ухо.
– Значит, все не так плохо? – Я отошла и попыталась придать своему
голосу твердость. – Я соответствую вашим требованиям?
Я должна была держать себя в руках. Я не могла позволить ему увлечь
меня своими невероятными глазами и сладкими словами. Он взял меня за
руку. По его расплывшейся медленной улыбке и блеску в глазах я поняла, что он видел меня насквозь:
– Вы соответствовали моим требованиям даже в мужской тунике.
Он вытащил из-за спины руку и протянул мне ожерелье. Оно было не
вычурным, но элегантным: нить бриллиантов с большим каплевидным
бриллиантом в центре.
– Это для вас.
Я сдержала вздох:
– Я не надену такое дорогое украшение.
– Но я так хочу, чтобы вы надели его, – тихо проговорил он.
Я покачала головой:
– Я не могу.
– Пожалуйста. – С мольбой в глазах проговорил он.
Я не могла заставить себя снова взглянуть на ожерелье. Оно было
таким красивым! Красивее, чем все, что я носила с тех пор... с тех пор, как я
одевалась на балы. Отец всегда с удовольствием дарил мне драгоценности и
подарки, проявляя так свою любовь. При этом воспоминании у меня
защемило в груди. Это были мирные дни, наполненные радостью. Нам с
отцом всегда было так весело вместе, только вдвоем. До того дня, когда дядя
ворвался в нашу жизнь...
Коллин наклонился и тихо, чтобы миссис Хиггинс, стоявшая у двери, не услышала его, проговорил:
– В конце недели вы сможете оставить себе все драгоценности, которые я подарю вам.
Как я могла устоять? Я уйду не только с кошельком золота, но и
получу ожерелье.
– Хорошо, – сказала я, протягивая руку. – Я надену его, но только ради
того, чтобы потом оно смогло помочь нуждающимся.
Он не вложил его мне в руку, а поднес к шее:
– Можно я сам?
Он сделал знак головой, чтобы я повернулась, внутри все предательски
задрожало, и я быстро развернулась, не желая, чтобы он заметил это.
Ожерелье легло мне на шею. Холод и тяжесть украшения контрастировало с
мягкими, как птичьи перья, пальцами Коллина. Пытаясь справиться с
застежкой, в какой-то момент его пальцы дрогнули, и он коснулся кожи там, где локоны выпали из прически, в которую госпожа Хиггинс собрала мои
волосы. От этого прикосновения я втянула воздух.
Наконец-то он застегнул его, но отстранился не сразу. Его пальцы
задержались на цепочке, которая лежала на моей коже. Теплый поток его
дыхания коснулся моей шеи. Я стояла неподвижно, едва осмеливаясь
дышать. Что со мной происходит? Теперь, когда я была одета как женщина, я
начинала чувствовать себя женщиной? Я так долго играла роль мужчины, что даже забыла, каково это – быть женщиной.
Я прикусила губу, и направилась от него к двери, к миссис Хиггинс, которая пыталась скрыть улыбку, как будто она знала больше о том, что
происходит между мной и Коллином, чем мы сами.
– Я начал сомневаться, стоит ли мне показать вас сегодня вечером, –
сказал Коллин, догоняя меня в коридоре. Он предложил мне руку, и в его
глазах вспыхнул огонь. – Я бы предпочел держать вас при себе.
Я понимала, что должна положить руку на сгиб его локтя и
воспользоваться его помощью, но притворилась, что не заметила этот
рыцарский жест. Малейшее прикосновение к нему, и я теряла
самообладание, а если я хотела пережить этот вечер, мне нужно было быть
осторожной.
– Я бы предпочла держаться в стороне от остальных гостей, – сказала
я, когда мы приблизились к входу в парадный зал. – Чем меньше я буду
привлекать к себе внимания, тем безопаснее.
– Вы же не думаете, что кто-нибудь сможет признать в вас того самого
Бандита в плаще? – Прошептал Коллин с озорной усмешкой.
– Конечно, нет, – я изобразила безразличие. Даже если бы Коллин
догадался, кто я на самом деле, я бы не призналась ему. – Им не придется
даже думать об этом, потому что это смешно и абсурдно.
Он рассмеялся:
– Вы просто очаровательны.
У меня не было времени обдумать, что означал его тон или взгляд, потому что мы вошли в просторный холл. Гости смеялись и болтали, и, к
счастью, почти не заметили нашего появления. Слуги суетились, разнося эль
и вино, наполняя кубки. Играли менестрели. Из коридора, ведущего на
кухню, в воздухе витали густые ароматы жареной птицы, миндального
пудинга и пряных яблочных пирогов. При мысли о яблочном пироге у меня
потекли слюнки. Я уже много лет не ела ничего настолько же вкусного и
сладкого.
Длинная комната была похожа на парадный зал Уэссекского замка: сводчатый потолок и продолговатые витражные окна, пропускающие
тусклый свет угасающего вечера. Но декор комнаты был гораздо более
