– Обещай мне кое-что, – попросил он тихо.
– Еще обещания, Янки? – Она подняла голову с его колена. – Не слишком ли много вы требуете от своих пленников?
– Обещай, что не будешь выслеживать Шо – или кто бы он ни был – в одиночку, – сказал Адриан, не ответив на ее улыбку.
– Почему ты так уверен в моих способностях? – В ее голосе звучала ирония, а в изумрудных глазах искрилась насмешка.
– Я беспокоюсь, потому что слишком хорошо знаю, на что ты способна.
– Я должна быть польщена?
– Ты должна быть осторожна, и не надо упрямо отказываться от моей помощи, когда я ее предлагаю. Запомни, у меня тоже есть кое-какие способности.
– Ну и кто теперь напрашивается на похвалу? Ладно, Янки, я сделаю вам комплимент: у вас исключительные способности!
Взгляд Адриана опустился к влажным мягким губам и надолго остался там, а его руки скользнули по плечам Кортни и осторожно проникли под льняную рубашку.
– Мы говорим об одних и тех же способностях, мадам? – лукаво спросил он.
Кортни потянулась к нему за поцелуем, ее язык проскользнул между его губами и затеял игру в защиту и нападение.
– Значит, битва на мечах? – Адриан поднял ее на кровать, провел рукой по животу и опустился к густым завиткам золотисто-рыжих волос.
Она открыла рот, собираясь отругать его за глупую игру, но его пальцы уже перешли в неистовое наступление, и она не могла больше возражать. А при следующем вздохе у нее вообще пропало желание говорить.
Переход до бостонской гавани занял у «Сириуса» семь недель. Из-за периодов плохой погоды путешествие растянулось до первой недели октября, и Америка предстала перед Кортни страной, окрашенной в ярко-красные, янтарные и золотые цвета осени. Капитан Петтигрю, знавший, что большинство пассажиров на борту «Сириуса» в той или иной степени страдали от морской болезни, решил провести неделю в закрытой гавани, прибавив еще три дня к первоначально планировавшимся четырем, чтобы устранить повреждения, полученные кораблем во время шторма, и дать возможность утомленным пассажирам прийти в себя и отдохнуть.
В последние дни на борту «Сириуса» Кортни мучила легкая тошнота, и остановка на неделю дала ей возможность исследовать магазины и таверны, послушать характерный говор бостонцев, познакомиться с лучшими ресторанами и проводить с Адрианом долгие восхитительные часы перед ярко горящим камином. Это было приятное разнообразие после их вынужденного заключения на борту «Сириуса». За исключением редких прогулок по палубе и обычного обмена любезностями во время завтраков и обедов они почти не общались на виду у своих спутников. Только когда обитатели корабля погружались в сон, в дверь Кортни осторожно стучали, что означало окончание официальных отношений. И все равно ночи казались гораздо короче, чем дни, а так как молодые люди не могли наговориться, проведенное вместе время пролетало незаметно.
На берегу со всеми притворствами было покончено. Адриан снял номер в дорогом отеле и весь первый день провел в огромной мягкой постели с необыкновенно чувственной девушкой-пираткой. Днем они бродили по городу, и он накупил Кортни столько платьев и всякой одежды, что она даже начала проявлять интерес к витринам, мимо которых они проходили. Адриан познакомил ее с новой едой и с новыми обычаями; однажды он повел ее в оперу и весь вечер не сводил глаз с ее смущенного лица. Он восхищался ее незнанием вещей, которые для него были обычным делом: как нужно пользоваться вилкой и ложкой, как правильно сидеть, стоять и ходить. Кортни даже потребовала, чтобы он показал ей фигуры вальса, но этот урок закончился путаницей рук и ног на толстом ковре. И она постепенно научилась смеяться – или, во всяком случае, не скрывать свой смех и не расценивать его как признак слабости или малодушия. Как и подозревал Адриан, у нее был хрипловатый горловой смех, на который оборачивались прохожие и который мог бы согреть самую холодную душу. Этот смех окончательно покорил его.
Одновременно с тем, как к Кортни возвращалась способность смеяться, из изумрудных глаз исчезали недоверие и настороженность, которые почти постоянно присутствовали там в первые недели их бурных отношений, накатывая и отступая, как морской прилив. На борту «Сириуса» ей некуда было убежать от Адриана, негде было спрятаться. Она не могла слишком долго прятаться за своей ненавистью – каждый день ненависть затихала, а каждую ночь оживала вновь, но только до того момента, пока не раздавался тихий стук в дверь. Кортни все еще спорила с Адрианом, все искала способ проверить его, но Адриан так решительно прорывался сквозь последние оборонительные рубежи, что она была вынуждена сдаться. Он очень боялся того, что ожидает Кортни в Норфолке, но, с другой стороны, был с ней честен, как с самим собой. Единственным маленьким послаблением себе была его ложь о кодовом имени, необходимая, чтобы завоевать доверие и откровенность девушки. Возможно, было ошибкой скрывать это имя от Кортни, но Адриан знал, что, если она узнает правду о Морском Волке, он потеряет и больше не получит шанса завоевать снова. Ее искренняя преданность иногда даже пугала его, и он понимал: если она будет поколеблена или грубо уничтожена, Кортни никогда больше не выйдет из своего панциря.
По обоюдному молчаливому соглашению они никогда не заводили разговоров ни о Норфолке, ни о Гаррете Шо, ни о Дункане Фарроу... ни о Деборе Лонгуорт Эджком. Они знали, что «Каролина» обогнала их где-то в Атлантике и, не имея необходимости останавливаться в Бостоне, должна была на две недели раньше «Сириуса» прибыть в Норфолк. Семья Адриана и Дебора ждали его прибытия, как ждали и публичные поздравления.
– Может, мне просто послать вперед курьера и сообщить им, что я решил отправиться на север, в Канаду? – нерешительно предложил Адриан в их последнюю ночь в Бостоне.
– Трус, – заявила Кортни.
Она, скрестив ноги, сидела на полу в просторной батистовой ночной рубашке и держала на коленях коробочку с конфетами. Ее пальцы были липкими от шоколада, а глаза лукаво блестели, как у ребенка. Она недавно приняла ванну, и падавший сзади свет камина окрашивал ее влажные волосы в медно-красный цвет.
Обнаженная верхняя часть туловища Адриана блестела в желтовато-красном свете; он тоже сидел на полу, вытянув ноги к теплу камина, и наблюдал, как Кортни выбирала конфету, и соскабливала зубами сладкую оболочку, чтобы открыть спрятанное внутри лакомство.
– Я как-то неправильно ем, да, Янки? – Обернувшись к нему, Кортни нахмурилась.
– Нет, – он улыбнулся и сделал глоток бренди, которому мерцающий свет камина придавал кроваво-красный оттенок, – если тебе четыре года и ты никогда прежде не видела шоколада.
