отправился на Свенельдов двор: передать лошадей и рассказать, что строптивая сестра доставлена благополучно. Домочадцы и гриди сбежались осматривать угорский дар; пока все были этим заняты, Мистина кивнул Торлейву на жилую избу.
– Не говорила она ничего? – спросил Мистина, пропустив племянника внутрь.
Пройдя вперед и обернувшись, Торлейв увидел, что Мистина беззвучно запирает дверь на засов. Огляделся – в избе больше никого, челядь и дети во дворе с лошадьми.
– Нового – ничего. Говорила, почему хочет Улеба… – Торлейв понизил голос, – ну, в князья посадить.
Мистина прошел к большому ларю, вынул из сумочки на поясе ключ, отпер его, покопался. Потом кивнул: иди сюда.
Торлейв подошел и заглянул. Среди плотно уложенных шелковых одежд из Греческого царства сиял узорным золотом Хилоусов меч.
– Ётуна ма-а-а… – Торлейв поднял на Мистину изумленный взгляд. – Откуда?
– Сам пришел. – Мистина загадочно двинул бровями, но на чьих ногах меч пришел, уточнять не стал. – И теперь надо от него избавиться поскорее. Ты и так уже знаешь почти столько же, сколько я сам. Съездишь еще раз в ту сторону? До волотовой могилы.
– Ты хочешь просто… закопать его назад? – полушепотом спросил Торлейв.
В голосе его смешалось сожаление и понимание: диковина уже погубила отца Ставракия, лучше бы ей, может, и вовсе не выходить на свет.
– Не насовсем. Если Святослав его не получит, мне придется убраться из Киева. Или драться с ним.
Мистина замолчал, и у Торлейва оборвалось сердце – от самого настоящего страха. Он не был трусом, он уже бывал в сражениях, хоть и не так много, как Мистина в его годы. Но то, о чем Мистина сказал, означало крушение всего того мира, того Киева, той Русской земли, в которой он вырос. Если у этих двоих дойдет до открытого столкновения – одному из них не уцелеть. А может, и обоим.
– Но ты же не… – Торлейв с трудом подавил дрожь в голосе. – Или да?
Это он произнес уже с твердостью обреченности: если такова судьба, ее надо принять.
– А ты смог бы? – Мистина взглянул ему в глаза. – На моем месте?
– Я… он же мне брат. – Торлейв опустил глаза. – Только если бы он угрожал моей жизни. А так… ведь получается… Моего отца за что бранили…
– Получится то же, за что твоему отцу пришлось покинуть Русь. Я ему сказал тогда то же самое, что Святослав недавно сказал мне. Нам двоим здесь нет места, и если ты вернешься, я буду биться с тобой до смерти.
– Пра… – Торлейв вскинул на него глаза.
Таких подробностей он никогда ни от кого не слышал.
Мистина кивнул:
– Это было неизбежно. Мы с Ингваром хотели скорейшего мира с Романом [121], чтобы торговать, богатеть и крепче держать в руках свою землю. А Хельги хотел драки, добычи, славы, чтобы утвердиться как потомок конунгов и требовать своей доли земель. Он тогда был для нас врагом хуже самого Романа – тот хотя бы на наше не посягал. Хельги ушел… и не вернулся. В дружине Одина как раз такие всегда нужны. Но Хельги был нашим родичем, и я всю твою жизнь старался заменить тебе отца. Даже порой, мне казалось, был больше отцом тебе, чем собственным сыновьям.
Торлейв кивнул, с усилием сглатывая. Это тоже была правда. По своим способностям он мог быть более полезен Мистине, чем Улеб, и раньше Велерада и Свена вошел в возраст, когда ему стало можно доверять.
– И я этого не сделаю, – как о деле решенном, продолжал Мистина. – В молодые годы я отказался рвать Русь на части, и под старость мне не с руки все то рушить, что сам строил. Пусть Святослав получит свой Хилоусов меч. Нам с ним не поладить, но важно, чтобы на мне и на нем земля Русская не закончилась.
– Ты уверен? – вырвалось у Торлейва.
Он не мог судить решение человека настолько старше и умнее себя, но все же Хилоусов меч в руках Святослава пугал его.
– Да.
Взгляд Торлейва встретился со взглядом серых глаз Мистины. Защемило сердце и подумалось: почему Мистина разговаривает с ним об этом? Потому что Торлейв не просто близок ему, как сын. В нем Мистина видит продолжение себя, того, кто поймет, чего он хочет, и дальше понесет этот стяг.
– Но ты ведь и сам должен его поддержать, – продолжал Мистина. – Ты ведь всегда хотел попасть в Арран.
– А ты говорил мне, что время «морских конунгов» прошло.
– Да здесь порой не легче. Тебя мог убить какой-то хрен, и погиб бы ты без всякой славы.
Торлейв попытался еще раз подумать, раз уж Мистина оказывает ему такую честь и хочет знать его мнение. Но мысли не складывались, зато явилось полностью созревшее впечатление: Святослав все равно пойдет на хазар. Не через год, так через два. Такова его судьба, в ней все решено совсем другими. Само явление из земных глубин золотого меча – такой ясный знак, что понял бы и слепой. Нет смысла плевать против ветра – лучше поставить парус.
– Да. Я хочу, чтобы Святослав пошел на хазар. Мы дойдем до Аль-Баба, до Аррана. И я стану конунгом, как хотел отец, не разорвав нашу державу, а увеличив ее.
Мистина молча сжал его плечо. Не зря он потратил пятнадцать лет на этого парня: тот взял лучшее и от своего отца, и от воспитателя.
– Но Святослав должен получить меч так, чтобы я не был к этому причастен, – заговорил Мистина. – Лучше всего будет вернуть его в волотову могилу, а потом кто-то должен навести Святослава на мысль снова там поискать… Только кто? Хельмо врал, что ему святая Вальборг указала. Кому-то из нас придется увидеть во сне… не знаю еще кого.
– Ахиллеуса самого, конечно. – Торлейв усмехнулся. – Пусть скажет, мол, вручаю меч мой достойному…
– Но кому Святослав настолько доверяет, что поверит в такой сон? Уж верно, не мне и даже, пожалуй, не тебе.
– Княгиня? – заикнулся Торлейв, имея в виду Эльгу: уж матери-то Святослав поверит.
– Младшая? – Мистина, напротив, подумал о Прияславе.
Торлейв хотел возразить, но, еще не открыв рот, передумал.
– Да. Прияне он поверит. Она же пыталась вопрошать дух своей бабки, но Рагнора не отозвалась. Если теперь она отзовется, это всем пойдет на пользу.
– Поговоришь с ней? – с безразличием, которое выдавало важность вопроса, обронил Мистина.
– Да, – повторил Торлейв. – Поговорю.
* * *
– Наедине? С Прияной? Вы сбесились оба? – Эльга в явном недоумении оглядела двоих мужчин. – Что это вы задумали? Тови! В грех меня вводите?
Сказав это, она испытала болезненный толчок в
