Батистина зевнула во весь рот. Она наморщила свой хорошенький носик, принюхалась и приблизилась, словно кошечка-лакомка, к круглому столику из секвойи, где пленницу ожидал роскошный и обильный завтрак, обед, ужин — назовите, как хотите. Батистине очень хотелось есть. Желудок у нее болезненно сжимался, но она сделала героическое усилие и отвернулась, не желая прикасаться к чеку бы то ни было в столь негостеприимном месте. Она была слишком обескуражена и обижена тем, с какой таинственностью и непонятными предосторожностями ее здесь принимали.
— Этот дворец столь же пустынен, как дворцы в сказках господина Перро, но в тысячу раз менее приятен, — пробормотала девушка, взбираясь на стул у камина, чтобы попытаться рассмотреть что-нибудь кроме черепичной крыши дома напротив.
— Входите, граф.
Батистина вздрогнула и поспешно спустилась со своего насеста. Словно в ответ на ее молчаливую мольбу, где-то в соседней комнате отворилась дверь, и раздались живые человеческие голоса.
Дверь со стуком затворилась.
— Входите и поскорее садитесь, карты разложены у меня на бюро, — продолжал все тот же хрипловатый голос, который девушка различила бы среди тысячи других.
Батистина на секунду застыла, не зная, как поступить. Следует ли ей напомнить о своем присутствии, поскольку о ней, по всей видимости, забыли? Или послушать, о чем там будут говорить? Она склонилась ко второму.
Батистина пересекла гостиную из угла в угол, осторожно ступая на цыпочках и приподнимая юбку, чтобы не шуршала. Ей показалось, что голоса доносились откуда-то из-за небольшого книжного шкафа, встроенного в стене. Прелестная любопытная сорока с тысячью предосторожностей раздвинула толстые тома в красивых кожаных переплетах с золотым тиснением. За книжным шкафом она обнаружила искусно замаскированную маленькую дверцу. Батистина удовлетворенно улыбнулась.
Между дверцей и стеной виднелась тоненькая щель. Батистина уже собралась было к ней приникнуть, но на паркет выпала записка, засунутая между двух томов. Батистина быстро наклонилась и подхватила листочек. Печать на нем была сломана. Девушка узнала почерк Жанны-Антуанетты. Записочка была адресована «бесстрашному спасителю».
Не думая о том, насколько ее поступок выходил за рамки приличия, Батистина развернула письмецо и прочла:
«Любовь превратила Вас в самого бесстрашного, самого отважного человека в мире. Я не знаю никого, кто мог бы сравниться с Вами. И я, простая смертная, готова удовлетворить любые Ваши желания. Золотистые глаза».
Батистина застыла с разинутым от удивления ртом. Итак, ее любимая подруга, эта отъявленная лгунья Жанна-Антуанетта осмелилась отправить тайком письмо такого содержания мужчине! И какому мужчине! Повелителю королевства!
«Но ведь Жанна-Антуанетта замужем… Она не имеет права», — размышляла до крайности шокированная Батистина. Она пришла в ярость, хотя и не могла объяснить почему.
— Ну вот, готово, — произнес за стеной все тот же хрипловатый голос, нарушая тишину, сравнимую разве только с тишиной в церкви.
Батистина, не раздумывая, засунула записку за корсаж и припала к щели. К великому разочарованию, она увидела лишь две мужские спины. Один из мужчин склонился над столом, а второй сидел в кресле.
— Немного кофе, граф, если вам, конечно, можно? — сказал первый, обладатель хрипловатого голоса.
— Приготовленный руками вашего величества, он может только мгновенно исцелить меня… — второй мужчина с трудом кивнул напудренным париком.
В кабинете раздался взрыв смеха.
— Ну, ну, граф, не преувеличивайте! Ведь, я же не Людовик Святой! Но кофе способствует ясности мысли, а, судя по вашему непредвиденному визиту, ясность мысли нам не помешает! — промолвил король, поворачиваясь к Батистине лицом. Он держал в руках тонкую белую фарфоровую чашечку, расписанную золотом, и такой же кофейник.
Сердце Батистины забилось сильнее и чаще, чем это подобало сердечку благородной девицы, воспитанной сестрами-урсулинками. Она видела перед собой вчерашнего незнакомца. Но теперь на нем был обильно напудренный парик, муаровый голубой камзол с позументами и белая рубашка с роскошным кружевным жабо. Он выглядел старше, чем вчера в лесу, менее боевитым и гораздо более недоступным.
Человек, сидевший в кресле, хотел было подняться, чтобы принять из рук короля чашку с дымящимся напитком.
— Сидите, сидите, граф! — улыбнулся король. Батистина на секунду зажмурила глаза. Ей нравился этот странный хрипловатый голос, он волновал ее до глубины души. Когда она открыла глаза, Людовик XV налил себе кофе и уселся напротив своего собеседника, помешивая содержимое маленькой золоченой ложечкой.
— Итак, господин маршал, что поделывает крепость Турне?
— Ничего, сир. Мы ее осаждаем вот уже скоро год, а она на нас смотрит…
— Глазами кокетливой и влюбленной женщины?
— Нет, сир, глазами противной злюки, которая отказывает мужчине в любви! — ответил граф с внезапной злостью, что, впрочем, нисколько не удивило короля.
— А как вы думаете, сдастся ли когда-нибудь эта воинственная девственница добровольно на милость победителя?
— Не думаю, сир. Старинная пословица гласит, что любой фламандец упрямее, чем десять бретонцев и двадцать нормандцев, вместе взятых! Судите сами, так ли это, ваше величество.
— Чего же ждет Ловендаль? Почему не берет крепость штурмом?
— Он ждет моего приказа, и именно за этим я и приехал.
— Ах, господин маршал, увольте! — король вскочил и заходил по кабинету из угла в угол, скрываясь иногда из поля зрения Батистины, которая едва не сворачивала себе шею, норовя не упустить ни единой подробности из столь интересной сцены. — Вы — главнокомандующий нашего войска. И эта кампания — ваша кампания, целиком и полностью. Неужели же столь необходимо, находясь в таком печальном состоянии, как у вас, бросаться опрометью в карету и мчаться сюда всякий раз, как только какой-нибудь фландрский городишко окажется перед наступающими войсками? Мы должны разгромить Австрию и Англию и стать хозяевами территории от Турне до Северного моря, чтобы грозить этим проклятым Британским островам!
Батистина поежилась, услышав, каким сухим тоном заговорил король. Она от всего сердца пожалела беднягу графа маршала, чьего имени она не знала. Он казался таким больным и старым…
— Она и принадлежит нам, сир… Вот это-то меня и беспокоит! — ответил маршал, не проявляя признаков робости.
— Извольте объясниться! — круто повернулся к нему король.
— Мы обошли крепость Турне, осадив ее со всех сторон. В осаде принимают участие примерно 35 000 человек. Наши войска вошли в страну, как нож в масло, и теперь все земли от Северного моря в распоряжении вашего величества.
