вопрос, но на самом деле…
– А как еще я должен его ставить? – резко возразил Белл.
Филипп поморщился:
– Это еще не вся история.
Белл откинулся на спинку стула и сложил руки на груди:
– Правда? Ну-ка рассказывай.
Филипп открыл было рот, но осекся. Как объяснить действия Софи? Он знал правду (или думал, что знает), но лучшим способом ее доказать было снять с девушки всякие обвинения. Не сидеть со стаканом в руке, без конца повторяя Беллингему одни и те же доводы. Но чтобы оправдать Софи, Филипп должен в точности знать, что на самом деле случилось с его братом.
Молчание нарушил Белл:
– Послушай, возможно, я ошибаюсь, но, может быть, и прав. Не исключено, что София Пейтон замешана в заговоре с целью отнять титул у вас с братом, а также в убийстве Малькольма. И пока мы не узнаем все, ты должен держаться от нее как можно дальше.
Филипп молчал, прикладываясь к своему бренди. Что еще можно было сказать… Требование Белла его не удивило, но кто сказал, что он собирается ему следовать? У Филиппа были собственные планы, как справиться с кошмаром, в который превратилась его жизнь с того дня, как его полумертвым вынесли с поля боя. И поскольку он не собирался посвящать в свои планы Белла, назрела срочная необходимость сменить тему.
– Теперь, когда я появился в обществе живым и невредимым, мы должны найти убийцу Малькольма, и как можно скорее, – объявил он маркизу, напомнив всем, что сейчас главное.
– Совершенно согласен. – Белл снова прикусил нижнюю губу, и по его лицу медленно расползлась хитрая улыбка. – И в связи с этим я предлагаю тебе пригласить кузена, пусть нанесет тебе визит по-семейному.
Злорадная улыбка на лице Филиппа была ответом: ему просто не терпелось побеседовать с Хью.
– С удовольствием!
Софи заранее выскользнула из отцовской гостиной и направилась в заднюю часть дома, намереваясь спрятаться в саду, пока Хью не уберется восвояси. Едва пробило полдень, воздух остудил жар ее щек, но в душе Софи рвала и метала. Как, скажите на милость, должна она воспринимать то, что произошло за последние два дня? Книги хороших манер как-то умалчивали о подобных ситуациях, как и гувернантки. Что делать молодой леди, когда бывший возлюбленный, которого она считала погибшим, вдруг явился на бал на следующий день после того, как она стала невестой его двоюродного брата?
Софи могла радоваться – возвращение Филиппа, несомненно, означало конец ее помолвки с Хью. Не правда ли? Разве Валентина не для того просила Хью приехать к ним сегодня, чтобы сообщить, что они берут обратно свое согласие на ее брак? Что тут еще обсуждать? Но что, ради всего святого, она имела в виду, когда сказала: «Титул герцога – лакомый кусок, и Хью не отдаст его так запросто»?
Софи тогда решила не отвечать: торопливо вышла, не желая больше ничего слышать. Она только восстановит против себя мачеху, если вздумает ей возражать. Валентине явно отказал здравый смысл. У нее, должно быть, в голове все перепуталось. Как обычно, отцу придется ее успокаивать и внять доводам разума.
Софи провела ладонью по живой изгороди, которая шла вдоль садовой дорожки, отделяя отцовский дом от сада. Этот дом и приданое Софи – вот, собственно, и все, что осталось у сэра Роджера ценного. Большую часть состояния он растратил на дорогущие подарки Валентине, чтобы та была счастлива. Мачеха постоянно напоминала ему, что спустилась на ступеньку социальной лестницы, выйдя за него: ведь она дочь виконта, а у него только и было, что личное дворянство. Вот и еще причина беспокойства Софи. Какой смысл герцогу – тем более герцогу Харлоу – жениться на ней? Филипп был всего-навсего младшим сыном, когда они полюбили друг друга – а ведь они полюбили! – и собирался делать ей предложение не для того, чтобы исполнить некие семейные обязательства. Их брак должен был стать союзом по любви, а вот предложение Хью не содержало и намека на любовь. Едва он получил титул, как Валентина развернула кампанию столь активную, что новоиспеченный герцог не смог устоять. Он начал оказывать Софи знаки внимания с самого начала сезона. Мачеха не теряла времени даром, чтобы довести дело до конца и чтобы о помолвке раструбили все газеты.
Разумеется, Софи понимала, что это неправильно – принимать ухаживания того, кто в лондонском обществе занял место своего брата, но какая ей разница – Хью это или кто другой! Ей все было безразлично. С тех пор как много месяцев назад узнала о смерти Филиппа, она лишилась способности что-либо чувствовать. Ее сердце разбилось на тысячу осколков; осталось ровно столько, чтобы поддерживать жизнь в теле. Господи, да ей нельзя было даже оплакивать Филиппа, поскольку она не была его официальной невестой. Она лишь отважилась сказать Валентине, что влюбилась. Мачеха тогда спросила, каким титулом обладает ее возлюбленный, и Софи ответила, что никаким. Ответ мачехи она никогда не забудет: «Оставь его, и немедленно». Разумеется, Софи не собиралась подчиняться ее требованию, но так и не призналась – ни мачехе, ни отцу, – что ее возлюбленного зовут Филипп Грейсон.
Теперь ум Софи терзали бесчисленные вопросы. Где был все эти месяцы Филипп? Почему не написал ей? Почему же, бога ради, позволил кузену присвоить титул, если сам был жив? Ни в чем она не видела смысла. И Филипп предпочел ничего не объяснять…
Ее глаза налились слезами. «Ненавижу! Ненавижу его!»
Что он затеял, воскреснув из мертвых? Она оплакивала его весь прошлый год, призывала смерть к себе, отталкивала Валентину всякий раз, когда та уговаривала ее появиться в обществе. А он явился – красавец что твой Адонис. Вот проклятый! Ну уж нет! Чтобы уберечь драгоценное, но мучительное воспоминание, она обнесла свое сердце стеной, навсегда заперев на замок.
И каков же может быть финал этой истории?
Конечно же, они с Филиппом не могут продолжить с того места, на котором остановились. Доверять ему она не может, потому что не знает, что он чувствует, что хочет или почему не захотел дать ей знать, что жив. Только вот проблема: вопреки всему, ее по-прежнему волновало, что он подумает. Должно быть, он решил, что она ветреная лицемерка: быстренько переключилась на его кузена, но каждый раз, когда начинала об этом размышлять, эта мысль быстро сменялась другой: почему ее должно волновать, что о ней подумает Филипп Грейсон? Он подлец: позволил ей почти целый год переживать, что его нет в живых, а потом отказался с ней объясниться. Она ничего ему не
