— Мой каприз, не так ли? Но я очень хочу побольше узнать об этой дикой земле и о том, что здесь происходит, понять возможности этого места.
Мадам Водрей долго молчала, нахмурившись. Наконец она сказала:
— Я начинаю понимать.
— И даете мне свое благословение?
— Разве я могу отказаться? Но будьте осторожны, ведь вы такое ценное дополнение к нашему обществу.
— Я всегда осторожен.
— А вот в этом я осмелюсь усомниться! Если бы вы действительно были осторожны, вы бы сейчас не лежали здесь на полу.
— Возразить нечего, — признал он с раскаянием, обаятельно улыбнувшись, — и с вашей стороны жестоко напоминать мне об этом.
— Я никогда не бываю жестокой, а только откровенной. И требую той же искренности от других.
Он поклонился. — Вы ее получите.
— Сомневаюсь. — Жена губернатора встала.-Я должна идти. У меня в карете чемодан из вашей квартиры и еще некоторые мелочи, если вы их примете.
— С удовольствием.
— Тогда я буду надеяться скоро вас увидеть.
Последовало еще несколько прощальных фраз, еще немного шуток. Лакей принес чемодан с одеждой, корзину с вином, сыром и засахаренными фруктами и еще одну — с разными мелочами. Наконец маркиза отбыла, и стук ее кареты по дороге в город затих.
Сирен распаковала корзины. Она кинула Рене мягкую подушку, он подхватил ее и пристроил себе под голову. Потом она откупорила бутылку вина, налила немного в красивый хрустальный бокал, взятый из корзины, отнесла и поставила на пол рядом с его ложем.
— Вы не выпьете со мной? — спросил он.
— Сейчас мне не хочется.
Он взял бокал и, глядя на Сирен, пил густую багровую жидкость, наслаждаясь ее ароматом.
— Вы сердитесь на меня?
— Я недостаточно вас понимаю, чтобы сердиться.
— Значит, вы обиделись?
Она повернулась и посмотрела ему в лицо.
— Зачем вы это сделали? Зачем намекали, что находитесь здесь из-за меня?
— Вы не признаете, что причина в вас?
По ее скулам разлился очаровательный румянец, вызывавший непреодолимое желание увидеть, как он станет еще сильнее.
— Я не замечала ничего подобного.
Такое самообладание стоило вознаградить объяснением, более близким к истине. Он отбросил уловки.
— Вы правы. Это был предлог, который маркиза приняла без особых вопросов, учитывая мое предосудительное прошлое. Поскольку я вовсе не желал, чтобы меня перенесли в город и поместили в доме губернатора под неусыпный надзор его супруги, я и воспользовался вами. Если вас это смутило, я приношу извинения.
— Мне кажется, ваши раны должны были послужить достаточным предлогом, чтобы не беспокоить вас.
— Два дня назад, может быть, и послужили бы.
В его глазах вспыхнули искорки смеха. Сирен придвинулась ближе, чтобы лучше видеть их.
— Вы хотите сказать, что… поправились?
— Не совсем, нет, но я чувствую себя лучше, чем кажется.
Чтобы подтвердить свои слова, он отставил бокал без видимого усилия приподнялся и сел, опираясь только на одну руку, вторая же спокойно лежала на согнутой ноге.
— Но тогда зачем? — резко спросила Сирен. Ей показалось невежливым заставлять его смотреть на нее снизу вверх и она опустилась перед ним на одно колено. Он пожал плечами.
— Причуда. Может быть, мне хотелось остаться. Возможно, я все-таки буду вояжером.
Улыбка тронула ее губы.
— Это непростой хлеб.
Он улыбнулся в ответ.
— Может оказаться, что и я не прост.
Она внимательно изучала суровые черты его загорелого до бронзы лица, твердый взгляд серых глаз. Наконец она проговорила:
— Вполне может оказаться и так.
— Вот это признание. — Он произнес это тихо, сводной рукой взял ее руку и поднес к своим губам.
Дверь каюты позади них с треском распахнулась. На пороге стоял Пьер, за ним — Жан и Гастон.
— Мадам Водрей была права, — прорычал Пьер.
Он метнулся вперед. Сирен вскрикнула, когда сильный удар в плечо отбросил Рене назад, и у него вырвался вздох от боли и удивления. Дюжий вояжер и его брат набросились на раненого. Рене увернулся и поднялся на ноги, опираясь на одну руку, которая запуталась в качающемся гамаке. Отскочив в угол, он пригнулся и замер в ожидании. У него в руках оказался кусок цепи с болтавшимся на конце капканом, он натянул его так, что заскрипели звенья.
— Перестаньте! Перестаньте! — пронзительно закричала Сирен, кинувшись к Пьеру и Жану, ухватив их за рубашки и отталкивая. Они замерли на полпути, увидев, чем защищается Рене. Сирен испытала облегчение, кровь прихлынула к голове, ей стало жарко, и в то же время дрожь охватила ее, когда она встала между Рене Лемонье и братьями.
Она повернулась к ним, считавшим, что защищают ее.
— Вы соображаете, что делаете?
— Даем ему урок хороших манер, милая, — сказал Пьер. — По собственному признанию мадам Водрей, они ему необходимы.
— Но что же она сказала?
— Что твоя улыбка, видимо, и есть лекарство, которое ему требуется.
— И это все?
— Этого достаточно.
— Достаточно для убийства? У него может снова пойти кровь, даже сейчас.
Пьер Бретон рассматривал человека в углу.
— На мой взгляд, он вполне хорошо себя чувствует.
Так оно и было, хотя он упал на одно колено, а его лицо побледнело. Сирен сказала:
— Вы получите по заслугам, если его выздоровление затянется хотя бы наполовину.
Было ясно, что эти двое не учитывали такой вероятности. И сейчас они не собирались принимать ее во внимание.
— Человек, который смог встать на ноги, чтобы драться, сможет встать, чтобы уйти. — В голосе Пьера звенела сталь.
— Если у него открылась рана на спине, ему потребуется по крайней мере еще одна неделя покоя.
— Еще один день, милая, ну два. Не больше.
Она не принимала такой ультиматум. Резко отвернувшись от старшего Бретона так, что взметнулись юбки, она подала Рене руку. Пока Бретоны были рядом, он едва опирался на нее, но когда они ушли, кроме Гастона, — тот лишь отошел к табурету возле очага, — он позволил ей усадить себя на одеяло из медвежьей шкуры и осмотреть раны.
Она присела перед ним на колени, вытянула рубашку из брюк. Он поднял руки, она стащила ее через голову. Снимая рубашку, она встретилась с его взглядом, живым и оценивающим, устремленным ей прямо в лицо.
— Женщины меня и раньше раздевали, — сказал он, — но никогда ни одна не защищала и не спасала меня.
Руки вдруг перестали слушаться ее, когда она попыталась вывернуть его рубашку.
— Просто защитный инстинкт. Мне жаль, что это оказалось необходимо.
— Я вам не птенчик и не ребенок.
— Вы ранены.
— И этого достаточно?
В ее глазах заплясали золотистые огоньки, и уголки губ приподнялись.
