Нельсон вздрогнул и посмотрел на отца с мучительным напряжением. Старик смущенно покраснел:
— Фанни в Лондоне… в своем доме на Арлингтон-стрит. Мы сговорились поехать вместе, но она почувствовала себя плохо…
На лице Нельсона что-то дрогнуло. С трудом овладев собою, он простился с лорд-мэром и депутациями, согласился присутствовать на банкете, сел с отцом в экипаж и дал знак ехать далее.
С банкета Нельсон вернулся, трясясь от ярости.
Значит, жена хотела отомстить ему, вызвать открытый скандал, повергнуть в прах перед лицом всей Англии собственного мужа?
Лорд-мэр лично пригласил ее на банкет, и она дала согласие, но, когда Нельсон появился в ратуше, ее еще не было. Ее долго прождали, наконец послали к ней гонца, но тот вернулся с пустой отговоркой: миссис Нельсон чувствует себя нехорошо…
Однако Нельсон не имел намерения допустить, чтобы она выставила его на осмеяние всему свету! Тут же на банкете он поручил адвокату Гезельвуду потребовать от нее развода.
Через два дня Нельсон вернулся подавленным после совещания с адвокатом. Леди Нельсон в свою очередь потребовала, чтобы муж порвал с леди Гамильтон, на развод она никогда не даст согласия…
Тогда ввиду бездны сплетен, распространившихся по городу в связи с этим скандалом, Нельсон через адвоката предложил жене уехать куда-нибудь, обещая обеспечить ей за это любую ренту. Но она отвергла и это предложение, ответив, что, где муж, там должна быть и жена.
Дикое бешенство овладело Нельсоном. Раз она не хочет уехать, уедет он. Что мешало ему снова поступить на службу? Его здоровье совершенно восстановилось, Англии грозила новая война, герцог Клэренс обещал свое посредничество в улаживании старых счетов с адмиралтейством.
Страшные дни переживала Эмма. Боясь скомпрометировать ее еще более, Нельсон выехал из их общей квартиры, не решался открыто показываться вместе с Эммой, заходил к ней только изредка, когда знал наверняка, что она одна.
Наоборот, сэр Уильям настаивал на широких приемах. Он рассчитывал, что в награду за его тридцатилетнюю службу его сделают пэром Англии. Он снял на Пикадилли роскошный дом, стал принимать старых друзей и задавать пышные праздники.
Эмма должна была с улыбкой на устах разыгрывать роль любезной хозяйки, показывать гостям свои знаменитые пластические позы, петь кельтские песни, тогда как ее пронизывала боль и смертельный страх.
Ребенок… Еще несколько недель, и он явится на свет… Ей же приходилось скрывать его, приходилось туго зашнуровывать располневшее тело, так что иной раз она и дохнуть не могла.
Назначенный первого января вице-адмиралом Нельсон получил приказ немедленно отправиться в Плимут, принять команду над кораблем «Сан-Жозеф» и присоединиться к эскадре лорда Сен-Винсента.
Он пришел к Эмме страшно подавленный, жаловался на поспешность назначения, заставляющую его покидать ее в такое трудное время, не знал, что делать. Но Эмма успокоила его: она уже все предвидела и выработала весь план будущих действий.
Когда приблизится момент родов, она уединится в своей комнате под предлогом лихорадки, ляжет в постель. Сэр Уильям занимал противоположный конец дома и уже давно не являлся к ней без предварительного оповещения; он ничего не заметит. Мать, как деревенская женщина, должна обладать достаточными знаниями, чтобы заменить акушерку. Затем, как только роды кончатся, Эмма отвезет ребенка к женщине, которая уже обещала воспитать малыша и не болтать о нем никому. Эта миссис Джибсон давно известна ей как ловкая особа, на которую можно положиться, если ей хорошо платить. Несмотря на это, она, Эмма, была очень осторожна. Она сказала миссис Джибсон, что хлопочет по поручению подруги, некоей миссис Томпсон, которая вынуждена скрыть от мужа ожидаемый плод греха с юным морским офицером. Кроме того, и Нельсон мог использовать эту фикцию, чтобы без боязни переписываться с Эммой. Поэтому-то она и «произвела» возлюбленного миссис Томпсон в морские офицеры. Как Эмма покровительствовала грешнице, так Нельсон покровительствует грешнику, служащему на его корабле. От имени этого молодого человека он мог свободно писать к Эмме для передачи миссис Томпсон. Если одно из этих писем попадет в ненадежные руки, истина все же останется скрытой.
Нельсон радостно согласился с этим планом.
Тринадцатого января Нельсон уехал в Плимут. Перед самым отъездом он зашел к Эмме и показал ей письмо, в котором сообщал своей жене о решении навсегда расстаться с нею:
«Лондон, 13 января 1801 г.
Милая Фанни! Призываю Бога в свидетели, что ничто в тебе самой или твоем поведении не дает мне права порвать с тобой. И все-таки я должен покинуть тебя — я не могу иначе. Все, что находится в моей власти, я сделал для твоего обеспечения. Когда я умру, это будет доказано. Мое единственное желание, чтобы меня предоставили себе самому… Желая тебе счастья в дальнейшей жизни, остаюсь преданный тебе
Нельсон, герцог Бронтский».
Ребенок у Эммы родился 29 января; это была девочка. Нельсон был вне себя от восторга, слал восхищенные письма, просил назвать новорожденную именем «Горация». Вечером 22 февраля он вдруг неожиданно приехал, вошел в комнату Эммы, упал перед нею, стал целовать ее ноги, платье, руки, которые она испуганно протянула вперед. Он так и остался у ее ног, прижавшись к коленям, положив ее руки себе на голову, словно для благословения.
— Мать моего ребенка! — бормотал он. — Мать моего ребенка!
Вскоре он поднялся и, торопясь, рассказал ей, что приехал тайно, без отпуска. Дорогой он не спал, не ел. У него только час в распоряжении, а затем нужно снова уехать, чтобы успеть отплыть на корабле «Святой Георгий» из Портсмута в Ярмут.
Он был сам не свой и умолял Эмму до тех пор, пока она не уступила и не отправилась с ним к миссис Джибсон. Увидев нежное личико девочки, опьянев от счастья, он не хотел уходить, решил пожертвовать всем, лишь бы остаться здесь — со своей семьей, своим ребенком!
Он очнулся от этого хмеля лишь тогда, когда Эмма напомнила ему о его воинском долге. В последний раз поцеловал он девочку, проводил Эмму до экипажа и уехал.
«Ярмут, 1 марта 1801 г.
Жена моя! Позволь мне так называть тебя, Перед лицом Неба, в глазах Бога ты являешься ею. Моя жена, моя сердечно любимая, чудная жена!
Оливье лично передаст тебе это письмо. Поэтому я могу писать тебе совершенно прямо и открыто.
Ты должна знать, моя Эмма, что нет такой вещи на свете, которой я не сделал бы, чтобы мы могли жить вместе с тобой и нашим ребенком. Я люблю тебя! Я люблю тебя! Никого, никого не любил я до тебя. И ты до меня не дарила никому того, что мы называем истинной любовью… Обожаемая моя Эмма и моя родина — только они и живут в моем сердце. Ах, а у меня — нежное, верное сердце. Доверься мне, никогда я не обману тебя!
