сделав почти полный оборот; неотразимо и точно летело лезвие в цель – в левое плечо. Последствия могли оказаться роковыми: щит не выдержал бы, а без него – верная гибель. Все же Гастон отразил удар. Однако враг его перехитрил. Сильный замах должен встретить столь же сильный отпор. Видя состояние щита противника, Тюдель понял, что тому ничего не остается, как уповать лишь на меч. И не ошибся. Но клинки не скрестились: меч Тюделя на удивление проворно вильнул в сторону. Не встретив сопротивления, лезвие по инерции просвистело мимо, и всадник уже не в силах был его остановить. Удобный момент! Казалось, Тюдель мгновенно использует такую возможность, но для этого требовалось выпрямиться и вновь взмахнуть мечом, а времени на это не было. Единственное, что он успел – полоснуть лезвием в том месте, где у лошади подпруга. Маневр удался: подпруга лопнула, и всадник, увлекаемый полетом собственного меча, свалился на землю.
Правилами судебного поединка того времени дозволялось конному нападать на пешего, пусть даже тот без оружия. И Тюдель вновь устремился на поверженного противника. Но Гастон увернулся и как можно скорее постарался подняться: повторить уловку вряд ли удастся. А Тюдель уже снова мчался, занеся смертоносный клинок над головой. Краем глаза Гастон увидел свой меч в шести-семи футах. Не достать… он просто не успеет. Но он был на ногах, а это само по себе кое-что да значило. И он вновь увернулся от рубящего удара. И тут Тюдель допустил ошибку. Ему бы проскочить футов тридцать – сорок, после чего возобновить нападение, а он резко осадил коня, собираясь развернуться на месте для новой атаки. Его подвела спешка. Этим и воспользовался Гастон. Тюдель как раз повернул голову влево, собираясь туда же направить коня. Секунда! Всего одна, какой-то миг! И его хватило Гастону, чтобы вцепиться в правую ногу всадника и, отбросив стремя, резко потянуть на себя. Не выйдет – спешно отскочить в сторону, иначе враг отсечет руку. Но… вышло! Не успев взмахнуть мечом, Тюдель грохнулся оземь, причем неудачно, вниз головой. Результат такого падения оказался плачевным: шлем смялся, точно по нему от души хватили дубиной; как следствие – смотровой щели не стало. Тюдель растерялся: он ничего не видит. Он ослеп! Но противник близко, и у него в руках меч. Нельзя медлить, ведь шлем, похоже, так просто не снять! И он принялся клинком молотить воздух перед собой, потом вокруг себя и снова лишь впереди. Одновременно он попытался снять шлем левой рукой, но она была так плотно привязана к щиту, что он только вывихнул локтевой сустав. Оставалось махать мечом, тратя силы впустую. А Гастон стоял в нескольких шагах и спокойно смотрел, держа в руке оружие и экономя силы.
Зрители замерли. Прекратилось всякое движение на королевских трибунах, слева и справа от них, где находилась знать. Казалось, люди даже дышать перестали. Словно вымерло все вокруг, живыми оставались только глаза, наблюдавшие за этим удивительным боем. И у всех вертелся на языке один возглас: «Что же он не бьет того, кто машет слепо мечом? Ведь это так просто – подкрасться, улучив момент, и всадить клинок под нагрудник, под ребро!»
Но Гастон не желал такой легкой победы. Он направился к лошадям, которых держали в поводу судебные стражники, взял секиру и булаву и вернулся на место. Тюдель все махал, уже устав, ревя от злости. Ему никак не удавалось избавиться от шлема, сколько бы он ни тряс головой и ни пытался помочь себе плечами. Гастон решил прийти ему на выручку и широко взмахнул мечом. Клинки скрестились. И столь велика была сила удара отдохнувшего бойца, что меч вылетел из ослабевшей руки Тюделя и шлепнулся на землю шагах в десяти от него. На мгновение Тюдель опешил, потом свободной рукой быстро сорвал с себя шлем, у которого давно уже лопнули ремешки. То, что он увидел, привело его в смятение. Напротив него, всего в трех шагах стоял с мечом в руке его противник. У его ног лежали секира и булава.
Тюдель тяжело дышал. Он не понимал. Враг имел полное право прикончить его, хотя и безоружного, правила судебного поединка допускали это. Вместо этого Гастон отбросил меч и взял в руки булаву. Он желал биться на равных. В тот же миг секира полетела под ноги Тюделю. Тот, возблагодарив небо за то, что оно столь милостиво к нему, схватив оружие, бросился на противника. Но он устал: удары были редкими и слабыми, часто впустую рубили воздух. И он чувствовал, что бой идет к развязке: булава, как заговоренная, раз за разом била его своими шестью перьями, превращая доспехи в бесформенную груду железа. Вот слетели наручи с правой руки – искореженные, все в дырах, следом почти свалились наплечники – один, за ним другой. И вновь летят перья, на этот раз цель у них – голова. Отбить секирой Тюдель не смог, рука уже почти не двигалась; зато крепкой оставалась еще та, что держала щит. В него и ударила булава… и застряла в дереве, прорубив защитный слой из кожи и пластины из оленьих рогов. Бог давал избраннику Содона шанс, другого такого может и не быть! И он, в отчаянии взмахнув секирой, обрушил ее на врага. Но лезвие угодило в щит и попало в трещину. Тюдель рванул. Лезвие не поддавалось, глубоко засев в древесине. Он дернул еще раз… но снова безуспешно. И в это время на руку ему обрушилась булава! Перья, разбив кольца кольчуги, врезались в кость. Тюдель закричал, выронил секиру и бросился бежать. Гастон догнал его. Тюдель обернулся. Булава ударила его в плечо, потом еще и еще… Изуродованный наплечник свалился. Щит не помог: мощный удар наотмашь – и он слетел с руки. А булава продолжала свою работу, разрывая на куски плоть, кроша кости, брызгая кровью. И снова она в воздухе, вот-вот ударит в голову. Инстинктивно Тюдель защитился правой рукой… и ее тотчас не стало: с локтя свисала кровоточащая плоть, болтались синие жилы, белела разрубленная кость… Завопив от ужаса, Тюдель упал. Но он был еще жив, и правилами не запрещалось победившему рыцарю подойти и прикончить поверженного врага. А тот все кричал, видя, что ему оставили жизнь, но зная, что через мгновение она отлетит, притом самым чудовищным образом: его разорвут зрители. Он побежден, стало быть, небеса отвернулись от него. И правила допускали то, что следовало за поражением: люди бросались на ристалище и добивали того, кого Бог оставил своей
