рядом с ней зашевелился и захныкал младший ребенок, пятимесячный Богич.
– Что?
Не отвечая, Ита прижала к носу рукав и всхлипнула. В избе горел один светильник, и при свете язычка пламени было видно, что у Иты несчастный и виноватый вид.
– Что такое?
– Госпожа… Поди к ней…
Кое-как одевшись, Малфа перебежала двор и пробралась через гридницу к шомнуше.
Внутри стояли две пожилых служанки, испуганно глядя на ложе. При виде Малфы отшатнулись.
Сванхейд лежала так же, как Малфа вчера ее оставила, только глаза были приоткрыты. Она не дышала – умерла во сне так тихо, что Ита обнаружила это утром, когда тело госпожи уже остыло. В руке по-прежнему был зажат «ведьмин камень», свидетель и залог надежд ее юности.
С приближением конца лета Анунд конунг разрешил Алдану с отроками переселиться в грид – жить на поляне в шатрах стало уже холодно, а долго ли им еще оставаться на озере Мерон, никто не брался предсказать. Хавстейн и Вефрид уехали четыре девятницы назад – Правена с особым тщанием считала дни, следя за переменами луны. Было условлено, что если Эскиль Тень не позволит своим детям ехать в Хольмгард – а скорее всего так и будет, – то хотя бы пошлет гонца в Забитицы, а там уже Ходотур позаботиться о том, чтобы новости как можно быстрее достигли Сванхейд. Но дойти до нее весть могла не ранее начала зимы, а тогда уже придется ждать установления санного пути и, надо думать, обычного зимнего обоза. Каждую зиму торговые люди из Хольмгарда отправлялись на восток, чтобы к окончанию санного пути прибыть в Силверволл, там дождаться таяния льда и вместе с тамошними купцами по высокой весенней воде тронуться по Мерянской реке на восток, до самого Булгара. Бер хорошо знал порядок этих разъездов: торговый обоз обычно выходил из Хольмгарда после Йоля, и едва ли ради него этот порядок изменят. Сотне людей и лошадей незачем жить в Силверволле лишний месяц. Нужно было рассчитывать на то, что гостить у Анунда придется еще не менее полугода. Обдумав все это после отъезда Вефрид и осознав, что его ждет, Бер едва не впал в уныние и с трудом вынуждал себя на людях сохранять бодрый вид. Алдан не жаловался, но ясно было, что его тоже не радует такая длительная разлука с собственной семьей в Выбутах. Если он не вернется до зимы, Предслава станет воображать его погибшим и горевать, одновременно мучась неизвестностью. Из Хольмгарда, конечно, перешлют весть в Выбуты, но это еще когда будет…
Правена тоже мыслями была в Выбутах: тосковала по своему сыну и в душе почти жалела, что не уехала вместе с Вефрид. Еще не поздно было перебраться в Силверволл, чтобы там дождаться возвращения торговых людей из Булгара и с ними отправиться на запад, когда установится санный путь. Правда, Анунд уверял, что когда обоз придет, ему сразу сообщат об этом, и Правена, если захочет, сможет к нему присоединиться. Анунд с Правеной обращался почтительно и давал понять, что она здесь не пленница и может уехать, когда пожелает и когда будет случай. Но она одолевала искушение, не желая бросать Бера, хоть он и уверял ее, что он-то не малое дитя и сам о себе позаботится.
Когда закончилась жатва, в Озерном Доме объявился Илай, младший сын Анунда. Лет восемнадцати или девятнадцати, он имел такие же рыжие волосы, как у отца, и скуластое мерянское лицо; Дагни рассказала, что Анунд при рождении нарек его Альреком, в честь своего дяди по отцу, которого никогда не видел, но прижилось имя, которое ему дала мать-мерянка. Выслушав, что здесь без него случилось, Илай уехал в Келе-бол – разведать, что там было с нападением ёлсов. Вернувшись, рассказал: Игмор еще не оправился от раны, но пользуется почетом, так как считается любимцем могущественной богини, которая прогнала ёлсов, и победителем черного волка, который летом так взбудоражил всю округу. Они с Красеном набирают дружину из парней и молодых мужчин для зимних промыслов, и к ним идут довольно охотно. Собралось уже пара десятков человек, Красен учит их делать щиты с умбоном из березового гриба и сражаться в строю, чего лесным ловцам никогда раньше делать не приходилось.
Эти новости еще более огорчили Бера и его товарищей. Игмор с Красеном, найдя себе надежный приют и поддержку, времени не теряют и готовятся дать отпор. Когда у них будет целая дружина, Беру не хватит сил, чтобы продолжать преследование. Да и сейчас заново соваться в Келе-бол – самоубийство. Даже и предоставь ему Анунд полную свободу – он не знал бы, что предпринять.
Да и что можно предпринять против человека, для защиты которого валькирия Одиновым копьем пронзила аса? Вали, как сказала Правена, не погиб совсем, а только лишился возможности продолжать путь в человеческом облике. И то, видимо, не навсегда, но смертным противникам валькирии на такой мягкий исход надеяться не приходилось.
Полили осенние дожди, день сокращался, и долгими тоскливыми вечерами Беру не оставалось иного дела, кроме как думать, в какой топи он увяз. Возможности покончить с убийцами Улеба больше не было, но и вернуться домой в Хольмгард он не мог. «Да еще и вас при себе держу! – в сердцах говорил он Алдану и Правене. – Вас дети дома ждут, а вы тут со мной нянчитесь!»
От скуки они с Правеной стали обучаться у Илая мерянскому языку – почти невольно, ибо Илай от матери приобрел привычку густо мешать мерянские слова с русскими, – а сами учили его славянскому. За этими занятиями они почти подружились, но делу эта дружба помогала мало. Сам томясь любопытством – в чем у них с отцом и теткой наблюдалось полное единение, – Илай примерно через месяц после отъезда Вефрид отправился в Силверволл: узнать у семейства Хедина, есть ли какие новости.
Ездил он с парой отроков верхом, поэтому на поездку ушло дней пять или шесть. Ничего существенного не выяснилось: Хедин не имел новостей от Эскиля после того, как отправил Хавстейна и Вефрид в сторону дома.
– Чудной случай с нами был, – уже на другой день вспомнил Илай, когда семья Анунда и гости завтракали в гриде тыртышами [65] из ячменной муки с брусникой и киселем. – Уже назад ехали, проехали Кадыр-йоги, и вдруг вижу – стоит на тропе вата [66] какая-то. Прямо посередине стоит и не уходит. Я коня придержал, говорю: отойди, ава [67], стопчем. А
