него, тем безопаснее. Если, допустим, она согласилась бы переселиться в Мерямаа с ребенком, Святослав авось и вовсе забыл бы о его существовании.
Но не выходить же ей за Илая! Он, может, и неплохой человек, но его некоторое внешнее сходство с Улебом – рыжие, более яркие волосы, веснушки на скуластом лице с глубокими глазами, – только усиливало ее боль от того, что он не Улеб! Все в ней противилось мысли заменить покойного мужа кем-то другим. Даже когда пройдет десять или двадцать лет!
* * *
Назавтра Правена с легкой тревогой ожидала, не заведет ли Дагни с ней опять разговор об Илае, а на него самого старалась не смотреть – хотя по нему было вовсе не видно, чтобы он думал о женитьбе, тем более на Правене. Никто больше не давал ей повода об этом вспомнить, и она успокоилась, но еще через день Дагни сообщила: Анунд приглашает Правену к себе в избу. Мол, хочет кое-что показать.
Ее тревога снова ожила. «Конунг будет очень рад», – сказала Дагни в тот вечер…
В жилую избу Анунда, унаследованную им от прежних владык этого места, Правена попала впервые. Огляделась, но Илая тут не было и вообще никого, кроме Анунда. Изба оказалась довольно просторной, рассчитанной на большую мерянскую семью, где три поколения живут все вместе, со всеми женами и детьми. Лежанка была варяжского образца; занавесь тяжелого шелка, сдвинутая в сторону, позволяла увидеть одеяло из соболя и резьбу столбов в виде переплетенных зверей, похожих и на волков, и на драконов. Две стены были скрыты под ткаными коврами, тоже варяжского вида, с изображением торжественных шествий богов и людей, коней и колесниц, но нити, когда-то выкрашенные в буровато-красный, золотисто-желтый и серовато-зеленый, уже заметно выцвели. «Это ткала наша мать», – сказала Дагни. На полках выстроились кувшины и блюда, хазарской и греческой работы, расписанные птицами, рыбами, цветами, медные, бронзовые и серебряные чаши и кувшины.
Когда две женщины вошли, Анунд взглянул на Правену так многозначительно, что она сразу поняла: это приглашение как-то касается того разговора… И тут же вспыхнула и совсем безумная мысль: а не хочет ли Анунд сам к ней посвататься? Ну, как посвататься? Законной и полноправной королевой он едва ли сможет ее сделать… Но он, хоть и вдов, но не дряхл, вполне бодр для своих лет, и никакой наложницы у него вроде бы в доме не имеется…
– Входи, милая, – сказал Анунд. – Я позвал тебя, потому что подумал, тебе стоит увидеть кое-что важное. Ручаюсь, такого ты не видела никогда в жизни. Ничего такого ни в каком другом месте просто нет!
Тревога Правены сменилась любопытством. К тому же ее несколько успокаивало то, что Дагни не собиралась уходить.
– Подойди сюда!
Анунд прошел к большому ларю из крепких, толстых дубовых досок, окованному медными полосами, и поманил ее за собой.
Пока Правена подходила, он вынул из мешочка на поясе большой железный ключ-стержень и вставил в замок. Потом поднял крышку, вынул несколько сложенных плащей и еще каких-то дорогих одежд, красных и синих, потом несколько больших чаш, завернутых в полотно. И наконец, извлек почти с самого дна какой-то продолговатый, явно увесистый сверток в локоть длиной и осторожно положил на стол. Кивнул Правене, приглашая внимательно смотреть, и стал разворачивать. Потом разом сдернул полотно, и Правена ахнула: под покровом что-то ярко блеснуло. Там оказался ларец резной кости, с отделкой узорной бронзы, с красноватыми медными гвоздями.
– Здесь таится величайшее сокровище Северных Стран! – Анунд подмигнул ей, явно довольный ее удивлением. – То есть еще со времен моего отца оно принадлежит Мерямаа, но происходит оттуда. Когда-то сей ларец хранился в святилище Фрейра. Ты же знаешь, кто такой Ингве-Фрейр?
– Да, знаю. Мой отец его почитал. У славян есть бог Ярила, они похожи.
– А теперь смотри.
Анунд показал ей свою руку – Правена не поняла почему – и снял с мизинца золотое кольцо в виде цветка с алым самоцветом в сердцевинке и четырьмя лепестками-шариками. Потом вставил золотой цветок в отверстие на стенке ларца и осторожно нажал, всем видом призывая к вниманию. Правена различила тихий щелчок. Анунд надел кольцо обратно на мизинец, еще раз кивнул ей и осторожно поднял крышку.
Следуя знаку, Правена заглянула в ларец. Все эти многозначительные действия взволновали ее, сердце забилось.
И было для чего. В ларце лежал рог длиной чуть менее двух ладоней, целиком сделанный из золота и сияющий, как светлое пламя. Правена отпрянула – подумалось, что в ларце заключена часть молнии, недаром же Анунд помянул небесного бога. Нижний конец был целым – значит, это рог для питья. Сверху донизу его обвивали цепочки чеканных фигурок – мужчины в узких штанах, женщины с крупными бусами на груди, вепри, кони, волки, огромные птицы…
– Что это?
– Это Рог Фрейра! – с гордостью ответил Анунд. – Наше родовое сокровище. С тех пор как сам Фрейр правил в Свеаланде, этот рог хранился в одном святилище, но оттуда его похитили викинги знаменитого вождя – Стюра Одноглазого. Мой отец еще совсем молодым разбил его на море, и несколько лет это сокровище считалось пропавшим – никто не знал, где оно и у кого, даже думали, что Стюр успел бросить его в море перед тем, как погиб, и теперь из него пьют Эгир и Ранн [77]. А потом оно оказалось у одной женщины, Снефрид Серебряный Взор. Это была мать Хедина из Силверволла. Она привезла его сюда и передала моему отцу как приданое нашей матери, Арнэйд. С тех пор он хранится здесь, и трижды в год мы возливаем мед из него на камень Фрейра. Благословение Фрейра всегда пребудет с теми, кто владеет этим рогом.
– О… – Правена от изумления не знала, что сказать. – Ты прав, Анунд конунг, такого нет даже в Киеве, хотя там много разных сокровищ.
– Вот! – подтвердил Анунд и снова закрыл ларец. – Понимаешь теперь, что если ты с твоим сыном будешь жить здесь, то милость Фрейра, счастье и благополучие всегда пребудут и с вами?
* * *
Увидев в гриде Бера, Правена хотела рассказать ему о Роге Фрейра, но не решилась: тогда придется рассказывать и о том, зачем ей показали это сокровище. Того гляди, всплывет разговор с Дагни и намеки на сватовство. А этого Правена стыдилась перед Бером почти так же, как если бы это был сам Улеб. Наверняка двоюродный брат покойного мужа сочтет, что ей неприлично слушать даже разговоры о новом браке – и всего через три
