кровь. К тому же если Оттон когда-нибудь спросит, куда подевались его люди и почему от них нет вестей – пусть ждать вести он будет не слишком скоро, – Святослав, как князь, должен иметь достойный ответ на упреки. Мол, присылал бы людей с истинно благими целями – не сыскали бы они здесь злой гибели. Мистина признавал ее правоту: таить столь важные вещи от сына-соправителя княгине не годится. Но все же надеялся, что Святослав и сам не захочет углубляться в это мутное дело, получив на руки то, что хотел иметь.
Разрешился спор княгини и ее ближайшего соратника без их участия. Вернувшись из поездки, Святослав сразу явился на Святую гору. Мистина при этом известии ощутил холодок в груди – что ему обещает такая поспешность?
Но, когда Святослав выложил перед матерью сверкающий узорным золотом древний меч, даже Мистина не нашел слов. Кое-кто из женщин в избе ахнул, Торлейв вскочил и порывисто шагнул ближе, не веря глазам. Не удержавшись, взглянул на Мистину. Только они вдвоем и знали, где в последние дни находился Хилоусов меч. Когда Мистина собрался в Витичев, чтобы там внезапно для себя выдать замуж последнюю дочь, Торлейв проехал с ним до волотовой могилы и показал то место, где сокровище было обретено в первый раз. Своих бережатых оба оставили в стане и вдвоем зарыли его почти там же. «Как два татя, под покровом ночи возимся, – ворчал Мистина. – Только они для своей пользы добычу прячут, а мы – для чужой». Между ними было уговорено, что за пару ночей перед Перуновым днем – оставалось всего-то дней семь, – Торлейв назовет точное место Прияславе, а она наутро – мужу, чтобы Святослав успел отыскать его до жертвенного пира.
Теперь два заговорщика, старый и молодой, в изумлении смотрели друг на друга и по лицам видели: оба ни при чем! Ни один не поспешил выдать общую тайну, Святослав проник в нее как-то без их помощи. Обоих охватила острая тревога. Чья-то чужая осведомленность несла им смертельную опасность.
К счастью, взоры всех в избе, не исключая и Святослава, были прикованы к находке и никто не заметил их переглядываний.
– Где ты его нашел? – в изумлении воскликнула Эльга.
– В могиле волотовой. Где он прежде был.
– И с чего ты стал там искать? Кто же его туда возвратил?
– Боги, – просто ответил Святослав. – Сам Бог Копья мне место указал.
Ответом была тишина: даже ахнуть никто не смел. Мистина переменился в лице: он поверил. Святослав – князь и потомок Одина; ничего невозможного нет в том, что Один знал, где Хилоусов меч, и сам открыл эту тайну Святославу. Когда они с Торлейвом только его закапывали, за ними наблюдали четыре птичьих глаза, самых зорких во вселенной. А может, и то око, что сокрыто в Источнике Мимира.
Больше его волновало другое: как много Один Святославу открыл о перемещениях меча?
Но был здесь еще один человек, которого блеск древнего золота поразил молнией. Отец Теодор рухнул на колени и застонал, простирая руки к кровле. Перед отъездом Святослав велел переправить его к матери: у Эльги на дворе христианину будет спокойнее. Поначалу осиротевшего диакона оставили в покое, он только ел и спал; когда пришел в себя, Эльга позвала его, чтобы утешить и расспросить, что собирается делать дальше. Теперь же отец Теодор выкрикивал что-то бессвязное, то на латыни, то на саксонском наречии, и удавалось разобрать только слово «бог». Под конец он рухнул лицом вниз и так замер.
Эльга беспомощно взглянула на Торлейва, и тот тяжело вздохнул.
– Отец Теодор! – Присев возле диакона, Торлейв осторожно тронул его за плечо. – Вставай, не пугай госпожу! Что с тобой случилось? Тебе ничто не угрожает, не бойся.
С помощью Торлейва отец Теодор поднялся, но поставить на ноги такую тяжесть тот не смог, и диакон сел на пол.
– Прости меня, госпожа, и ты, князь! – слабо забормотал он. – Нет, я не стою вашего прощения… Господь обличил меня, грешного… и еще раз грешного… Явил это золото, и ярче золота горит наша вина… кровь невинного клирика, хоть он и был проклятый схизматик… Тех, кто пролил его кровь, у меня на глазах взяли демоны и унесли в ад… а я, за мои слабости, обличен Богом перед вами, перед земным судом… Не смею молить о прощении… Только Господа, может, он помилует меня, если я покаюсь перед вами… иной надежды у меня нет, ведь я видел воинов ада… слуг сатаны… только божьей милостью они меня не тронули, но теперь я вижу – Господь желает от меня покаяться…
Теперь даже у Святослава вытянулось лицо.
– Этот-то чего задиковал [133]? – ошарашенно пробормотал князь.
На уме у него была встреча с одноглазым, который велел звать себя Хоаром, и он никак не ожидал, что в это дело вмешается диакон римской церкви. Бедный отец Теодор являл собой жалкое зрелище: от всех превратностей он похудел, лицо его оплыло, глаза запали, вид был полубезумный. И только он было начал приходить в себя, решив, что его бог пощадил, как вдруг доказательство всех козней само, Господней волей, вышло на свет!
Мистина сделал знак Торлейву, тот кивнул Вальге, который пришел вместе с Асмундом. Вдвоем они, пыхтя, подняли отца Теодора и усадили на скамью.
– Рассказывай, Тудор! – мягко, но уверенно предложил Мистина. – Вас прислали сюда, чтобы попытаться вытеснить из Киева греческих папасов?
– Это так. – Отец Теодор покаянно кивнул и остался сидеть, свесив голову. – Государь наш Оттон принял императорское достоинство, а это значит, что первейшая его обязанность – просвещать и крестить язычников. Вы, русь, просили у него епископа, но отослали назад Адальберта, потому что здесь уже были греческие клирики, хоть они и схизматики. Государь наш Оттон не мог отказаться от своей обязанности нести вам свет веры. Он приказал архиепископу Вильгельму, брату своему, подумать, как можно вернуть Ругию под власть папского престола в Риме. Нам было приказано разведать, как можно изгнать схизматиков… Но приказы эти получили Куно и Рихер. – Подняв голову, отец Теодор жалобно взглянул на Эльгу. – Отец Гримальд был тяжко болен и стар, он знал, что жить ему недолго, и хотел перед смертью заслужить милость перед Господом, взявшись за такое опасное дело. А я… грехи мои так тяжки, ввиду великих моих слабостей… Меня отец Рудберт, аббат наш у Святого Вита, отправил с ними, дабы отвратить от тяжкого греха… от пагубной склонности…
Эльга милосердно кивнула, понимая, что отец Теодор имеет в виду, но он отважно
