— Как это случилось? — шепотом спросила она.
— Меня ранили штыком во время войны, — ответил он, отворачиваясь.
Она поежилась, думая, как ему, должно быть, было больно.
Рука внезапно упала.
— Я и сам долго не мог к нему привыкнуть, — сказал он, и она вдруг поняла, что он решил, будто шрам вызвал у нее отвращение.
— Я думаю, что он вас украшает.
Он усмехнулся:
— Такого мне никто еще не говорил.
— Вы получили его в честном бою. Вы должны им гордиться, — выпалила Ники. В его глазах мелькнуло удивление, и она почувствовала себя девчонкой, а не взрослой девушкой. Он опять поднял бровь. Теперь он выглядел как настоящий дьявол. И все же страха она не испытывала.
— Я с тех пор не сделал ничего, чем мог бы гордиться, мисс Томпсон.
— Почему? — Глупо было задавать этот вопрос, тем более головорезу с такой скандальной репутацией, как у Дьявола. Но ей хотелось знать.
— Гордиться нужно совсем не тем, что обычно считают предметом гордости, — сказал он, криво улыбнувшись. — Поверьте мне.
— Почему вы пошли на войну?
Перед глазами его внезапно упал занавес.
— Наверное, мне самому этого никогда не понять, мисс Томпсон.
— Ники, — поправила она. — Все зовут меня Ники. — Она знала, что не стоит поощрять такое сближение, но ей вдруг показалось, что они могут стать друзьями.
— Ники?
— Сокращенное от Николь. — Ники, затаив дыхание, ожидала его реакции. Николь — это имя для леди, а не для женщины, которая носит мужскую одежду и без колебания может всадить пулю в человека.
Но он не рассмеялся.
— А как мисс Николь Томпсон оказалась в Логовище? Почему она не замужем или не окружена толпой поклонников?
Ники прикусила язычок. Она и так уже слишком много сказала. Жизнь ее дяди, так же как жизнь Робина и ее собственная, зависела от образа непогрешимого и непреклонного Ната Томпсона. Она не могла сказать ему, как сильно ей хотелось уехать отсюда и как часто она об этом думала.
Она пожала плечами:
— Дядя взял нас после того, как мой отец погиб. Мать умерла годом раньше при рождении Робина. Дядя Нат очень добр к нам.
По его лицу пробежала какая-то тень. Она появилась и исчезла так быстро, что Ники не успела уловить выражения его лица. Но мускулы на его шее напряглись, и сам он весь как будто окаменел.
— Вы не думаете, что вам здесь не место, что лучше было бы отправиться домой? — Эти слова прозвучали резко, как выстрел. Они больно ранили ее. Ники отвела взгляд, чтобы он не видел, не понял, как на нее подействовал его резкий тон. Она испытывала смущение, боль… и яростное желание нанести ответный удар.
— Мой дом здесь, мистер О'Брайен. Мой дом и моя семья. Это вы явились сюда.
— Я полагаю, что деньги делают мое появление здесь весьма желанным.
В его глазах внезапно появился холод, от которого мурашки побежали по спине Ники. Как ей могла даже на минуту прийти в голову мысль, что он не такой, как все? Он же просто хамелеон, мужчина, который умеет использовать свое обаяние лучше, чем другие.
— Не делают. Вы платите за безопасность, вот и все. За возможность продлить свою жизнь. Может, вы забыли, какие здесь правила?
— Держаться от вас подальше? Это опять вмешательство судьбы. У меня и в мыслях не было, что я могу встретить вас.
— Или еще кого-нибудь, — едко заметила она. — Интересно, что подумает мой дядя, когда узнает, что вы рыскали у стен каньона?
— Не думал я, что сменил одну тюрьму на другую, — ответил он, сжав зубы. При этом шрам сделался отчетливее, от всего его облика повеяло опасностью. По его телу пробежала едва уловимая дрожь, будто он безуспешно пытался овладеть собой. — Но я сожалею, что нарушил ваше спокойствие.
Однако в его тоне не было и тени сожаления. Он рассердился, и она не понимала, почему. У нее ведь было больше причин сердиться. Он и в самом деле нарушил ее покой. Заставил ее проявить к нему интерес, а теперь позволяет себе так с ней разговаривать.
И что еще хуже, он заставил ее испытать такие ощущения, каких она не знала раньше. Она не хотела их испытывать — только не по отношению к нему, к преступнику. Любовь к преступнику убила ее мать, не позволила ей вызвать доктора, который, возможно, спас бы ее. И ее дядя, несмотря на все удобства, тоже находится здесь как в ссылке. И они с братом тоже.
Она болезненно стремилась обрести почву под ногами, ждала, когда же кончится этот страх. Страх за дядю, за брата. Ей было страшно уехать из Логовища, единственного хорошо известного ей места на свете, и страшно оставаться здесь и никогда не узнать другой жизни. Раньше она всегда могла прогнать прочь свои страхи, но теперь они все чаще брали над ней верх.
Ники выпрямилась, вызывающе подняла подбородок и пошла к своей лошади.
— Я вам помогу, — сказал Кейн О'Брайен.
Она не хотела, чтобы его руки снова касались ее. Ей не выдержать этого растворяющего ее ощущения, этой сладкой тянущей боли в животе.
— Нет, — отрезала она и подвела Молли к бревну, на котором сидела, когда заметила его. Встав на бревно, Ники перекинула ногу через спину Молли. Она знала, что выглядит не очень изящно, но в ту минуту было важно другое — как можно быстрее скрыться. Не оглядываясь, она ударила Молли ногами в бока и почувствовала, как Кобыла протестующе дернулась и понесла. Ей как раз и требовалась дикая, безудержная скачка. Склонившись к шее Молли, Ники помчалась по склону холма.
Первым побуждением Кейна было кинуться за ней вслед, но он тут же заметил, что она прекрасно справляется со своей лошадью. Тогда на смену испугу пришло восхищение. Он никогда раньше не видел, чтобы женщина была такой хорошей наездницей. Она сидела на Молли словно влитая. Он провожал ее глазами, пока она не исчезла из виду, оставив его в полном смятении.
Не следовало ему к ней прикасаться. Но у нее был такой соблазнительный вид — в глазах горело любопытство, большой рот сложился в легкую удивленную улыбку, солнце покрыло волосы золотистой паутинкой. Это необычнейшее сочетание дерзости и невинности странным образом взволновало его. Когда он коснулся ее, то почувствовал, как она задрожала, и инстинктивно понял, что ни один мужчина никогда раньше до нее не дотрагивался. Она была словно розовый бутон — готовая раскрыться и в то же время хрупкая, ранимая, легко могла погибнуть от безжалостной грубости какого-нибудь негодяя.
Он тяжело вздохнул, полностью ощущая себя именно таким негодяем. Ее честность и открытость больно ранили его, заставили отдернуть руку от нежной, как лепесток, щеки.
Мой дядя взял нас, когда отпей, погиб, сказала она. Значит, они с братом оказались здесь не по своей воле. Но почему же она не уедет? Разве ей хорошо здесь живется?
