Она представляла и свою свадьбу, рисуя в воображении, как идет по проходу в церкви об руку с отцом, одетая в белое атласное платье, с фатой на голове — венчальной фатой матери, хранившейся в верхнем шкафу в ее спальне. Она держала бы в руках не лилии — их выбирали все невесты, и цветы стали чересчур обыденными, — а белые розы, каждое лето расцветающие на высоком кусте в саду, розы, которые, как сказал отец, были любимыми цветами матери.
Да, именно так она мечтала выйти замуж. Но реальность оказалась совершенно иной. Отца нет с ней, она будет венчаться в голубом платье, единственном приличном летнем платье, которому уже три года. Странный наряд для венчания, но папе он всегда нравился. Ему нравились яркие краски, и он часто говорил им, чтобы они никогда, никогда не носили черное после его смерти; он и сам не носил траура ни в каком виде после смерти жены.
— Мы оплакиваем не тех, кого нет с нами, а себя, потому что надолго остались без них, — говорил он.
Как часто повторял он эти слова, когда умирал кто-то из знакомых, и все же выйти замуж без папы, без поддержки его уверенной руки, без его негромкого напутствия… Только теперь Энн полностью осознала со всей мучительной болью, что значит быть одинокой.
Завтра она станет женой Джона Мелтона, но что она знает о сэре Джоне Мелтоне или что он знает о ней?
Он будет хорошо относиться к ней, в этом она была уверена. Но что было намного важнее — он будет хорошо относится к Майре и близнецам. И они договорились, что это будет не брак, но союз друзей и только друзей.
— Почему, почему он хочет жениться на мне? — спрашивала себя Энн, повторяя этот вопрос снова и снова, как и много раз до этого вспоминая те слова, которые он произнес, делая ей предложение.
Он оказался достаточно проницательным, чтобы понять, что она не возьмет его денег, что, как бы ни сложились обстоятельства, она не согласится жить на подаяние, даже если его предложит сэр Джон Мелтон, и это она считала его большим достоинством. И еще: он почувствовал состояние Энн после смерти отца и незаметно исчез из дома, устроив все так, что она хватилась его лишь через несколько часов. Все это говорит о натуре чуткой и внимательной. Что еще можно сказать? Очень, очень немногое. Но имеет ли это значение, если Джон доволен? А то, что он доволен, совершенно очевидно.
Энн вздохнула. В этот момент кто-то позвал ее.
— Энн! Энн! — кричала Майра.
— Я здесь, — откликнулась Энн и встала. Ее ноги затекли, и она осознала, что просидела на скамеечке у окна довольно долго.
Майра ворвалась в комнату:
— А, вот ты где! Я не могла понять, куда ты подевалась. Приехал Джон, он хочет видеть тебя.
— Джон! — воскликнула Энн.
— Да, он прикатил на машине. Он сказал, что особенно хочет видеть тебя. О Энн! Он привез тебе цветы для завтрашнего дня. Они великолепны. И мне тоже он привез букет. Не чудесно ли это с его стороны?
Энн повернулась к зеркалу и пригладила волосы.
— Он сказал, что не хочет встречаться с нами больше до завтрашнего утра в церкви, потому что это плохая примета, — тараторила Майра, — вот почему он привез цветы сегодня. Ты знала, что он собирается привезти тебе букет?
— Нет, — ответила Энн. — Но он спросил, какого цвета платье я надену.
— Ну хорошо, поторопись и спускайся к нему. Он в гостиной и хочет встретиться с тобой наедине.
Энн медленно спускалась по лестнице. В холле на столе лежал огромный букет цветов. Их запах напомнил ей, как тут несколько дней назад лежали цветы, которые принесли многочисленные друзья отца на его похороны. Затем она разглядела, что это за цветы: небольшие, совершенно белые орхидеи с малиновыми серединками, изысканные, экзотические цветы, по-видимому баснословно дорогие. Энн возмутилась.
«Эти цветы не подходят мне, — думала она. — Я хочу быть самой собой, я хочу жить, как жила всегда, среди простых, обычных вещей, подходящих для Энн Шеффорд».
Но знала, что это невозможно.
Тут же в кресле лежал другой букет, который она не сразу заметила. Должно быть, Майра положила его сюда, оставив неразвернутым. Розовые розы великолепной формы, бутоны, едва начавшие раскрываться во всей своей красоте.
«Как сама Майра», — подумала Энн и довольно усмехнулась.
Открывая дверь в гостиную, она улыбалась.
Джон стоял у пустого камина спиной к двери. Он повернулся, когда она вошла, и она подумала, каким высоким он выглядит в маленькой убогой гостиной. Она подошла к нему.
— Ты удивилась моему появлению? — спросил он.
— Я не ждала тебя, — ответила Энн.
— Я собирался позвонить перед отъездом из Лондона, но забыл. Я не останусь, так что не будь такой встревоженной.
— Нет, — сказала Энн. — Я не тревожусь. Я запаковала вещи, но их было немного. Рада видеть тебя.
Ее слова прозвучали по-светски очень вежливо даже для нее самой. Ей показалось, что Джон бросил на нее острый взгляд. Затем он опустил руку в карман и вынул маленькую коробочку из розовой кожи.
— Я хотел преподнести тебе это, пока не наступило завтра.
Энн не выразила желание взять коробочку, и он открыл ее сам.
— Какая прелесть! — Энн не могла удержать восклицания, сорвавшегося с губ: на кремовом бархате лежал самый большой синий камень из когда-либо виденных ею, камень цвета моря в летний день, окруженный бриллиантами, они сверкали и переливались, как пена на гребне волны.
— Твое обручальное кольцо, — с облегчением сказал Джон.
— О! Но ты не должен дарить мне таких вещей, — сказала Энн. — Это действительно прелестно, но…
— Никаких «но», — тепло сказал Джон. — Это сапфир. Знаешь, сапфир ведь олицетворяет дружбу.
Ей показалось, что в этом есть какой-то скрытый смысл. Она пытливо посмотрела на него, но он, избегая встретиться с ней взглядом, сказал:
— А теперь позволь мне надеть его тебе на палец.
Она протянула руку. Ее пальцы были длинные и тонкие, и кольцо оказалось слегка великоватым. Большой сияющий камень таил в своих глубинах обещание доверия и, как заметил Джон, дружбы.
— Спасибо.
Больше ей нечего было сказать. И сразу она подумала, что если бы на ее месте была Майра, она повисла бы у Джона на шее и поцеловала его в порыве благодарности; Майра способна выразить удовольствие так легко и естественно, тогда как она сама застенчива и не уверена в себе.
— Кольцо великолепно, — повторила она.
— Я рад, что доставил тебе удовольствие, — ответил Джон и снова сунул руку в карман. — Здесь у меня к этому кольцу кулон и серьги. — Он открыл коробочки. Драгоценности, крупные и роскошные, сверкали и искрились.
Энн слегка вскрикнула, не от удовольствия, а протестуя:
