Энн слегка вскрикнула, не от удовольствия, а протестуя:
— О Джон! Я не могу, не могу взять все это.
— Моя жена должна носить драгоценности.
Энн восприняла эти слова как выговор. На мгновение она ощутила озноб, как это бывало в детстве, когда ее бранили за неуклюжесть.
— Да, разумеется. Я забыла.
Она смотрела на сапфиры, которые он держал в руке, но не выразила желания ни взять их, ни надеть. В следующий миг Джон захлопнул коробки с легким щелчком.
— В таком случае они твои. Я подумал, может быть, ты захочешь надеть их завтра.
— Конечно, я надену. И благодарю.
— Тогда все в порядке. А цветы ты найдешь в холле. Надеюсь, они тебе тоже понравятся. Орхидеи очень подойдут тебе.
Энн с удивлением смотрела не него. Он уже дошел до дверей.
— До свидания, Энн. Увидимся в церкви.
Он ушел раньше, чем она придумала, что бы еще сказать. Она осталась в гостиной одна и стояла с двумя коробочками в руках. Энн не могла бы объяснить почему, но она чувствовала себя смущенной, словно каким-то непонятным образом обманула ожидания Джона.
Но это, конечно же, было просто нелепо.
— Вот и Галивер.
Джон остановил машину на месте, откуда начинался последний спуск, и Энн прямо перед собой увидела дом, о котором так много слышала.
Был прекрасный день. Теплый, яркий солнечный свет лился на землю, и дул легкий ласковый ветерок. Тени деревьев волнами ложились на траву, а в голубом небе там и тут с триумфом проплывали белые облака. Галивер, залитый солнечными лучами, окрасившими его серые камни в цвет густого серебра, отражался в воде, прильнувшей к самому его подножию. Черные лебеди величественно скользили под арками, прорезавшими стены, — часть этого сказочного замка, который казался созданным волшебными чарами, не доступными человеческому пониманию. «Это видение», — думала Энн.
В картине, которую являл собой Галивер, не было симметрии. Множество строителей за многие минувшие столетия оставили в нем где зубчатые стены, где башенки и башни — и тысячи окон, радужным сиянием отражавших солнце.
— Тебе нравится?
Энн очнулась: Джон повернулся и смотрел на нее. Она быстро ответила, не желая его разочаровывать:
— Он прекрасен. Но ведь тебе, должно быть, все говорят это.
Ей показалось, что Джон искал чего-то в ее лице и ждал большего. Однако, не добавив ни слова, он взялся за руль и повел машину дальше медленно и старательно, как и всю дорогу от Лондона, то ли из-за больной ноги, то ли из-за чего-то другого — возможно, из-за ее присутствия в машине.
Когда Энн узнала, что он намерен сам вести машину, она запротестовала.
— Ненавижу сидеть сзади, — сказал он. — И в любом случае слуги — лишняя помеха. Я хочу, чтобы мы были одни.
Она ничего не могла возразить. И хотя она не раз замечала, что боль в ноге беспокоит его, он не жаловался.
Утром после венчания они поехали из Литтл Копл в Лондон поездом. Это была утомительная и шумная поездка. Майра и близнецы болтали без умолку. И только спустя какое-то время Энн обратила внимание, что Джон почти не участвует в разговоре. Сама же она немного расслабилась: ее семья была с ней. Но в церкви она была очень скованна.
Этим утром она проснулась с навалившимся на нее тяжелым чувством страха. Когда она открыла глаза, страх уже ждал ее, как зверь, готовый к прыжку. И Энн вспомнила: сегодня день ее свадьбы. Она вскочила с постели, раздвинула шторы, распахнула окно и глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Ей казалось, что она задыхается. Как будто огромная рука легла ей на плечи и ведет ее… в неволю.
На туалетном столике лежали три розовые кожаные коробочки. Энн смотрела на них и старалась разобраться в своих чувствах. Сапфиры были очень красивы, и девушку, все драгоценности которой состояли из простой золотой броши и браслета, принадлежавших ее матери, их великолепие просто ошеломляло.
Жена Джона, конечно, должна носить драгоценности, этого требует его репутация, и она должна ее поддерживать. И все-таки ей очень хотелось, чтобы он еще немного подождал с этим.
Все время, с первого дня знакомства, он хотел ей дарить какие-то вещи, и всегда, вплоть до вчерашнего вечера, Энн отказывалась от его подарков. Но справедливо ли это по отношению к Джону? Ведь если бы он не дал ей обручального кольца, его, несомненно, можно было бы осудить. Но ее пугал выбор драгоценностей. Они казались ей цепями, цепями, которые она вынуждена принять, поскольку связана с ним договором.
Было еще очень рано, и, одевшись, Энн пошла на кухню, чтобы приготовить завтрак, как делала это тысячи раз прежде. Все было готово, когда, зевая, появилась Майра. Свежая, чистая, юная, с волосами, свободно заброшенными на спину, она была похожа на весну.
— Не могу понять, почему вы с Джоном решили жениться так рано, — ворчала она. — Лучше бы это произошло после ленча. У нас было бы время для наведения красоты.
— У нас масса времени, чтобы сделать все необходимое, — улыбнулась Энн. — Нам ведь не придется выбирать из бесчисленного количества платьев.
— Я себе куплю несколько новых вещей в тот же миг, как окажусь в Лондоне. Джон сказал, что разрешает. Он уже дал мне деньги.
Майра говорила небрежно, но Энн интуитивно поняла, что эта информация утаивалась от нее до последнего момента, чтобы попусту не волновать ее. Энн внезапно ощутила приступ гнева. Почему Джон не посоветовался с ней по поводу платьев Майры? Это ее дело — решать, сколько потратить и на что. Потом Энн вспомнила, что Майра пробудет в Лондоне без нее дня три или четыре: ведь она сама поедет с Джоном в Галивер. Она ничего не ответила, и ее молчание, казалось, озадачило Майру — было видно, что она приготовилась к возражениям.
— Я буду тратить деньги экономно, не волнуйся, — сказала она. — Но, Энн, разве он не чудо? Я считаю, ты самый счастливый человек в мире.
— Он очень добр. — Энн уловила в своих интонациях оттенок чопорности и быстро добавила: — Надеюсь, ты его поблагодарила?
— А как же! — ответила Майра. — Я его крепко обняла и сказала: «Если уж вы не стали моим мужем, то лучшее, что может быть после этого, — стать братом». Кажется, он был доволен.
Энн вспомнила, как сама она приняла вчерашний подарок, и устыдилась. Да, Майра поблагодарила его очень мило, но подобные слова так и не сошли с ее собственных уст, и она опять почувствовала себя скованной и неуклюжей.
После завтрака Энн поднялась к себе, чтобы переодеться. Она натянула голубое платье и, глянув в зеркало, удивилась, как она ухитрилась выглядеть такой скучной и безжизненной.
— Ты, должно быть, собралась к зубному врачу, — сердито сказала Энн своему отражению.
