Ее лицо было мертвенно-бледным, если не считать кровавой царапины на правой щеке, но, когда он нежно отвел прядь волос от ее щеки, он увидел, что ресницы ее затрепетали.
— Что здесь произошло?
Эдуардо поднял голову и увидел перед собой краснорожего полицейского.
— Спросите у него! — Он махнул рукой в сторону кучера дорогого экипажа. — Он чуть не убил ее!
Он посмотрел на Филадельфию и обнаружил, что она открыла глаза и смотрит на него.
— Что случилось? — спросила она слабым голосом, цепляясь за его руку в надежде, что это поможет миру вокруг перестать кружиться.
От ее прикосновения он почувствовал, как дрожь пробежала по его телу.
— Все в порядке, милая?
Она утвердительно кивнула.
— Я упала.
— Я отвезу вас домой.
Он обнял ее одной рукой за плечи, другую подсунул под колени и поднял.
— Подождите минутку! — крикнул полицейский. — Кучер говорит, что девушка сама оказалась под копытами его лошади и он ничего не мог сделать.
Эдуардо с презрением взглянул на кучера, потом обернулся к полицейскому.
— Этот человек лжец и трус. Его следует арестовать за то, что он не умеет управлять лошадьми!
— В этом нет необходимости, — раздался голос из экипажа. Дверца с гербом отворилась, ливрейный лакей соскочил с запяток, чтобы помочь выйти хозяйке. Дама с серебристыми волосами, облаченная в темно-бордовый туалет, ступила на тротуар. Она была маленького роста, менее пяти футов, но каждый дюйм ее фигуры отличался поистине королевской уверенностью и сознанием собственной значимости. Она чуть запрокинула голову, чтобы видеть лицо высокого полицейского, и произнесла:
— Я видела все, что произошло. Виноват мой кучер.
Поднеся к глазам серебряный лорнет, она глянула на кучера.
— Джек, ты уволен. Я всегда говорила, что ты не умеешь обращаться с моими лошадьми. Это заметил даже жалкий иностранец. Слезай с козел. Сейчас же! Я не намерена ждать весь день, пока ты закроешь свой рот. Убирайся вон!
Она обернулась к Эдуардо, оглядев его сквозь лорнет с головы до ног.
— Кого это ты несешь, словно куль муки?
Эдуардо посмотрел на улыбавшуюся ему Филадельфию и вдруг у него мелькнула интересная мысль.
— Это моя хозяйка, мемсаиб Феликс де Ронсар.
Он уже успел рассмотреть герб на дверце экипажа, драгоценности, украшающие уши и пальцы дамы. Совершенно очевидно, что она богатая дама с Пятой авеню. При других обстоятельствах он мог поддаться искушению использовать такой случай, но сейчас он думал только о том, как доставить Филадельфию в какое-нибудь безопасное место, где он мог бы удостовериться, что она не пострадала больше, чем это выглядит.
— Если вы извините нас, я должен отвезти ее домой и найти врача.
— Я не извиню вас, — ответила маленькая дама, и, когда Эдуардо попытался обойти ее, дорогу ему преградил полицейский.
— Ты лучше послушай, что тебе говорит леди, парень, — сказал он.
Лицо дамы было беспристрастно.
— Твоя хозяйка живет в городе?
Эдуардо, скрипнув зубами, вежливо ответил:
— Мемсаиб в настоящее время остановилась в отеле «Виндзор».
— А твоя хозяйка знает здесь хорошего врача?
Он оценивающе посмотрел на нее.
— Нет, мемсаиб.
— А я знаю. Посади девушку в мой экипаж. Я полагаю, ты умеешь управлять лошадьми?
Эдуардо едва не улыбнулся, оценив все значение ее слов. Эта дама, имеющая вес в обществе, предлагала им свое гостеприимство. Нет худа без добра.
— Вы правильно полагаете, мемсаиб.
— Что это значит, когда ты говоришь '«миим саб»?
— Мемсаиб означает госпожа. Так уважительно обращаются к даме на моей родине в Индии.
Дама издала звук, видимо, выражавший удовлетворение.
— Ладно, дикарь, я миссис Саттеруайт Ормстед. Ты можешь отвезти нас ко мне домой. Как только мы приедем, я пошлю за моим врачом. В конце концов, это мои лошади чуть не сделали форшмак из твоей мемсаиб.
— Вы говорите, что разыскиваете оставшихся членов вашей семьи? — задумчиво спросила миссис Ормстед, стоя около постели, где лежала Филадельфия. — А почему вы не поедете домой, во Францию? Я думаю, их скорее можно разыскать там.
— Вероятно, я так и поступлю. — Филадельфия вцепилась руками в шерстяную накидку, вздрагивая от того, что врач ощупывал ее ногу. Она испытывала боль и смущение от общества этой доброй незнакомки.
— А где Акбар?
— Акбар? Это так зовут того дикаря с повязкой на голове? Акбар… Звучит так, как бывает, когда кость попадает в горло. — Ее брови вопросительно приподнялись. — Кто такой этот Акбар?
— Мой телохранитель… О!
Врач извинился.
— Простите, мисс. — Он закончил свой осмотр и обернулся к миссис Ормстед. — Похоже, что перелома нет, скорее, это растяжение связок. Молодой даме нужно полежать в постели несколько дней, пока связки не окрепнут.
Миссис Ормстед посмотрела на свою гостью.
— У вас есть горничная?
Филадельфия выдержала ее орлиный взгляд.
— У меня есть Акбар.
— Вот именно, и это совершенно неприлично. Да, я вижу, что он вам предан. Потребовались усилия моего дворецкого и трех слуг, чтобы убедить его остаться внизу, пока вас осматривает врач.
Представив себе эту сценку, Филадельфия отвела глаза.
— Акбар — личность необыкновенная.
— Не сомневаюсь, но он неподходящая горничная для молодой девушки, а вам нужна такая. Доктор Макнейл говорит, что вам нужно несколько дней полежать в постели. Вы останетесь под моей крышей. Тихо, дитя, я не потерплю возражений. Я стара и достаточно богата, чтобы действовать по своему усмотрению.
Встревоженная Филадельфия затрясла головой.
— Не надо! Я хочу сказать… — Она замолчала, отчаянно стараясь вернуть себе предательский французский акцент, исчезающий каждый раз, когда она волновалась. — Я хочу сказать, мадам, что не хочу нарушать порядок вашей жизни. Вы были très gentille[5] ко мне. Тысяча благодарностей, мадам Ормстед. Но я должна ехать домой.
— У вас нет дома. У вас номер в отеле. — Миссис Ормстед произнесла это слово с отвращением. — Молодая леди приличного положения не может подвергаться опасностям, сопряженным с таким местом, если рядом с ней нет родственника мужчины. Этот темнолицый Акбар не подходит для этого. Я уже послала мою домоправительницу за вашими вещами. Вы должны остаться здесь. — Она неожиданно улыбнулась, и эта улыбка совершенно изменила ее лицо. — Как видите, я все делаю по-своему.
Филадельфия откинулась на подушки. Миссис Ормстед напоминала ей тетку ее отца Гарриет, которая умерла, когда Филадельфии было двенадцать лет. Добрая и деятельная женщина, она тоже не считалась ни с какими препятствиями, когда чего-то хотела.
