Странным образом эта ее холодность заставила Джима вспомнить мать. Сколько Джим себя помнил, отцовская неприязнь, граничившая с откровенной жестокостью, никогда всерьез не прошибала его, а вот полное равнодушие матери прямо-таки сводило с ума.
На какое-то время память перенесла Джима в его паршивый фургон, где он делил тощий матрас с парочкой сопящих обезьянок, а в спертом воздухе витал аромат скисшего молока, перезрелых бананов и звериных экскрементов, в животе же не смолкало бурчание, ибо нечем было утолить вечный голод, кроме как этими проклятыми гнилыми бананами.
— Извини, опоздала, — пугая его, прозвучал голос Викки. На ней были сейчас хлопчатобумажная кофточка в цветочек и длинная юбка. Рассыпавшиеся по плечам волосы насквозь пылали на солнце, и Джиму нестерпимо захотелось зарыться в них лицом, вдохнуть их тонкий аромат. Несмотря на нехватку воды, Викки держала себя безупречно чистой и одним только благоуханием уже выводила себя за рамки этого вшивого ярмарочного мира. Иногда именно эта опрятность сводила Джима с ума, напоминая, что девушка, которую он сделал женщиной, слишком хороша для этой его жизни и для него самого, а значит, осознав это, при случае уйдет отсюда. И тогда куда же деватьсяему? Оставаться одному, каким он, в сущности, был всю жизнь, несмотря на обилие необузданно горячих бабенок?..
Нет, он собирался удержать ее как можно дольше и именно поэтому разыгрывал из себя бедняка, не выдавая ей на руки даже десятицентовой монеты, именно поэтому притворялся, что его воротит от походной кухни — и они не ходили обедать в столовую, где было полно шустрых циркачей; именно поэтому заставлял ее сидеть под его надзором в будке, где располагался аттракцион. Черт возьми, он забросил даже свою вечернюю игру в покер с другими циркачами.
— Ничего страшного, — сказал он. — Чего ждешь? Расставляй призы.
Викки вытащила из-под полки сумку с призами. Она никогда не брюзжала по поводу этой своей работы, хотя давно уже могла бы спросить, почему бы ему самому не оторвать задницу от табуретки и не расставить новые призы взамен выбывших. А Джим вернулся к своим мыслям. И потом, почему его так раздражает ее безропотность? Что причиной этому? Чувство вины? Черта с два, с чего бы ему чувствовать себя виноватым? Он подобрал ее, когда она не имела гроша в кармане и не знала, где остановиться. А он дал ей работу, хорошо с ней обращается, разве не так? Хоть раз он поднял на нее руку? Да его собственная мать умерла бы от счастья, если бы имела возможность жить с мужчиной, который не бил бы ее смертным боем!
Подошел посетитель, и Джим начал краснобайствовать, подзуживая клиента испытать себя на меткость. Слова лились сами собой, отточенные долгой практикой, — такой же рабочий инструмент, как улыбка с намеком, адресованная молоденьким женщинам, или многозначительная серьезность при разговоре с пожилыми людьми. С парнями своего возраста он прибегал к снисходительно-вызывающему тону: дескать, ну-ка, покажи, на что ты способен. С нынешним посетителем он взял лениво-небрежный тон: брось, мол, где уж тебе в твои-то годы…
С кислым выражением на физиономии клиент заплатил за два мячика, попытал счастья, но не выбил ни одного приза, попросил еще два снаряда, выиграл пупсика стоимостью в семь центов и, не взяв приза, ушел, даже не оглянувшись. Викки, расставив призы на нижнюю полку, запихнула пустую коробку под стойку и, прикрыв глаза ладонью, стала смотреть на солдат с окрестной военной базы, околачивающихся возле «чертова колеса». Она вообще не любила разговоры, и Джим, сам не охотник до женской трескотни, ценил это ее качество, но сегодня по ряду причин ее молчание его раздражало.
— Дуешься? — спросил он недобро.
— И вовсе нет. Ты что, по себе судишь?
— Ты со мной не умничай, — огрызнулся он.
— Тогда не задавай глупых вопросов, — парировала она и повернулась спиной.
В глазах у Джима потемнело; схватив Викки за плечи, он резко развернул ее лицом к себе. Но руки его тут же опустились, потому что у стойки показался новый клиент — молоденький парнишка, который пропыхтел:
— Три мячика, мистер.
Когда парень ушел, оставив на стойке три десятицентовика, ярости Джима как не бывало, и он в порыве самых добрых чувств предложил:
— Как насчет того, чтобы вечером прогуляться, выпить пару кружечек пива и умять несколько гамбургеров?
Викки с удивлением взглянула на него, но кивнула в знак того, что согласна.
— Спасибо. Это было бы очень мило, — сказала она вежливо.
Джим мотнул головой.
— Ты когда-нибудь бросишь это свое манерничанье, а?
В глазах Викки сверкнула искра юмора.
— Если бы ты был знаком с моим дедом, ты бы не стал об этом спрашивать.
— Что, суровый тип?
— Не то слово!
— Бил без конца?
— Нет, что ты! Он… он иначе действовал. Он пользовался словом, и это во сто крат хуже.
Джим изумленно вытаращил на нее глаза.
— С чего ты так решила? Мой старик крыл меня и мамашу на чем свет стоит, и от этого нам было ни жарко ни холодно. А вот когда он меня оттягивая ремнем или подтяжками — вот тут жизнь становилась мне не мила.
Что-то похожее на сочувствие промелькнуло в глазах Викки.
— Извини. Наверное, это и в самом деле ужасно.
— Да уж, не подарок, — передернул плечами Джим. — Старик обожал выпить, а пьяный он был хуже зверя. Теперь понятно, о чем речь?
— Думаю, что да.
— Именно поэтому я и стараюсь ничего, кроме пива, не пить. Мне вовсе не улыбается в сорок пять сыграть в ящик, как мой старик.
— Он умер от пьянства?
— Можно и так сказать. В пьяном виде сошел с тротуара и угодил под грузовик. Так что, хочешь — назови это транспортным происшествием, а хочешь — спиши все на спиртное.
— Все это было до того, как ты пошел служить на флот?
— Нет. Я служил в Перл-Харборе, когда получил эту радостную весть. Что до мамаши, она к тому времени была уже покойницей. Обнаружила какую-то опухоль, а к врачу не пошла. Когда спохватилась — уже поздно… А как у тебя было с предками?
— У меня родители умерли, когда я была совсем маленькая. Я их даже не помню.
Джим посмотрел на нее с любопытством: какая-то здесь загадка… а впрочем, это не его ума дело. Разговор приобретал слишком доверительный характер, и когда к стойке подбежала молодая парочка, Джим был даже рад.
Прошла неделя, и демон злобы снова навестил его. Джим называл его демоном потому, что бешенство, овладевавшее им, приходило невесть откуда и, казалось, не имело отношения непосредственно к нему, Джиму Райли.
Произошло это как-то раз после выступления. Как всегда, львиная доля аплодисментов досталась Викки, и хотя он говорил себе, что с учетом ее внешности это неудивительно, ему вдруг стало до слез обидно. В конце концов, «дрессированные собаки Джимбо» — этоего номер! Этоон вкалывал в поте лица, экономил на последнем, чтобы выкупить у Такка собак со всем прочим инвентарем, он разучивал с четвероногими тварями трюки, запоминал команды, вникал в детали! А Викки — это так, придаток к собакам, и когда он видел, как она похищает его успех, он терял всякое равновесие. До поры до времени от отгонял от себя недобрые мысли — и, может быть, это и было ошибкой.
