— Встань, друг! — сказал Гиэяс с горькой улыбкой. — Я больше не имею права на почести, которые ты мне воздаешь: в данную минуту я твой равный.
— Что такое творится? — спросил принц с беспокойством.
— Отправь твоих женщин, — сказал Гиэяс.
Овари сделал знак, и женщины исчезли.
— Уведи своего брата, Омити, — сказал он молодой девушке, которая страшно побледнела при появлении Гиэяса.
— Твою дочь зовут Омити? — спросил тот, внезапно покраснев.
— Да, господин. К чему этот вопрос?
— Позови ее, пожалуйста.
Овари послушался. Молодая девушка вернулась, дрожа, с опущенными глазами.
Гиэяс пристально посмотрел на нее, с таким выражением лица, которого испугался бы всякий, кто знает этого человека. Между тем, молодая девушка подняла голову, и в ее глазах можно было прочитать непоколебимое бесстрашие, что-то вроде готовности пожертвовать собственной жизнью.
— Это ты нас выдала? — спросил Гиэяс глухим голосом.
— Да, — сказала она.
— Что это значит? — вскричал Овари, привскочив.
— Это значит, что она слышала и открыла заговор, так хорошо составленный в стенах этого замка и так таинственно скрытый от всех.
— Негодная! — вскричал принц, занося кулак над дочерью.
— Женщина, ребенок расстроил политический план! — продолжал Гиэяс. — Дрянной камень, о который вы спотыкаетесь и летите на землю, это смешно!
— Я убью тебя, — заревел Овари.
— Убейте, что ж из этого? — сказала молодая девушка. — Я спасла царя. Разве его жизнь не стоит моей? Я уже давно жду вашей мести.
— Тебе больше не придется ждать ее, — сказал принц, хватая ее за горло.
— Нет. Не убивай ее! — сказал Гиэяс. — Я беру на себя ее казнь.
— Хорошо, — сказал Овари, — я тебе ее предоставляю.
— Отлично, — воскликнул Гиэяс, сделав знак Факсибо, чтобы тот не терял из виду молодую девушку. — Но оставим прошлое и займемся будущим. По прежнему ли ты предан мне?
— Можешь ли ты сомневаться в этом, господин? И не должен ли я с этих пор стараться исправить вину, которую причинил тебе один из моих без моего ведома?
— Слушай же: заговор внезапно вырвал у меня власть. Я сумел избегнуть смерти, которая ждала меня, и бежал в мое княжество, Микаву. Твои владения расположены между Осакой и моей провинцией, твоя крепость возвышается над морем и может преградить дорогу солдатам из Осаки: вот почему я здесь остановился, чтобы просить тебя возможно скорее собрать твои войска и принять оборонительные меры. Запри накрепко замок. Я останусь здесь, защищенный от нападения, тогда как мой верный спутник, Ино-Камо-Но-Ками, поедет в замок Микаву, укрепит всю область и поднимет всех соседних принцев.
Говоря это, Гиэяс указал на одного вельможу из своей свиты, который отвесил низкий поклон Овари, отдавшему его, в свою очередь.
— Я твой раб, господин, — отвечал Овари, — располагай мной.
— Отдай же сейчас распоряжение твоим солдатам. Принц Овари удалился.
Слуги впустили гостей своего господина в прохладные, освеженные залы; они подали им чай и сладости, а также легкую закуску.
Вскоре Ино-Камо-Но-Ками, приняв от Гиэяса последние распоряжения, вышел в сопровождении двух вельмож, сел на лошадь и покинул замок.
Гиэяс подозвал Факсибо.
Последний был занят уничтожением медового пирога, не спуская глаз с Омити, которая сидела в углу залы.
— Сумеешь ли ты переодеться так, чтобы тебя никто не узнал? — спросил Гиэяс своего верного слугу.
— Так, что ты сам не узнаешь меня, — сказал Факсибо.
— Хорошо! Завтра утром ты вернешься в Осаку и узнаешь, что происходит во дворце. К тому же ты будешь путешествовать с женщиной.
Гиэяс наклонился к уху бывшего конюха и тихо говорил ему. Нехорошая улыбка скользнула по губам Факсибо.
— Хорошо, хорошо! — сказал он. — Завтра, на рассвете, я буду готов в путь.
В одном из предместий Осаки, недалеко от взморья, за гладкой белой песчаной полосой возвышалось большое здание, крыши которого, различной высоты, поднимались над соседними зданиями. Широко раскрытый главный вход выходил на многолюдную и шумную улицу.
На первом этаже широкие окна были завешены яркими шторами, которые часто отдувались от высовывавшихся любопытных молодых женщин, громко смеявшихся.
По углам крыш развевались узенькие флаги и спускались большие фонари, в виде ромба; нижний этаж состоял из широкой крытой галереи, выходившей на улицу. Три больших черных знака на позолоченной перегородке составляли вывеску заведения, которая гласила: Заря. Чай и Сакэ.
Около полудня галерея была переполнена посетителями. Они сидели, поджав ноги, на циновках, которыми был устлан пол, и пили сакэ или скрывались в облаках пара, который поднимался от чайных чашек, когда они на них дули. Кокетливо одетые и тщательно набеленные и нарумяненные женщины скользили между этими группами, разнося горячий напиток. В глубине виднелись дымившиеся печи и красивый фарфор, расставленный на этажерках красного дерева.
Прохожие, носильщики канго[13], люди с поклажей, останавливались на минуту, чтобы напиться, и шли дальше.
Иногда перед гостиницей завязывался спор и переходил в драку, к великому удовольствию гостей.
Вот как раз разносчик толкнул продавца осьминогов и раковин; корзина с рыбой перевернулась, и весь улов, выпачканный пылью, лежал на земле.
Оскорбления посыпались с той и с другой стороны, движение прекратилось, собралась толпа и стала выражать сочувствие тому или другому противнику, и вскоре оба лагеря готовы были вступить в драку.
Но присутствующие кричали со всех сторон:
— Канат, канат! Не нужно битвы. Пусть пойдут за канатом.
Несколько человек бросились бегом. Они ходили по домам, наконец нашли, что нужно, и вернулись с толстой веревкой. Тогда зрители выстроились вдоль домов, оставив свободное место для желающих бороться. Последние схватили веревку обеими руками; их было пятнадцать человек с одной стороны и столько же — с другой. Они начали тянуть изо всех сил. Веревка натянулась, задрожала, наконец, стала неподвижной.
— Смелей! Стойте твердо! Не отпускайте! — кричали со всех сторон. Однако после долгой борьбы одна сторона от усталости вдруг выпустила веревку. Победители одновременно повалились друг на дружку, вверх ногами. В толпе раздались крики и взрывы хохота.
Тем не менее, к ним бросились на помощь, помогли встать, и затем примирение обоих лагерей было скреплено возлиянием сакэ. Трактир переполнился народом, и служанки не знали, что делать.
