— Буду рада поговорить с тобой, сэр Стед! Мне следовало сделать это с самого начала, если бы ты не был таким… жестоким.
Последнее слово было произнесено таким обиженным тоном, что Элиза была готова поверить самой себе. И хотя Стед по-прежнему стоял, заложив руки за спину и высоко приподняв бровь, она видела, как его глаза затуманились, пристально следя за ней, и этот туман, вероятно, выдавал тень его сомнения.
Он не поклонился в знак извинения, но даже его ответ Элиза приняла с благодарностью:
— Миледи, тебе прекрасно известно, почему я так вел себя.
— Ты был зол, и это… вполне понятно. — Ей пришлось повернуться, чтобы высказать столь невероятную ложь, но даже быстрый взгляд и поворот с низко опущенной головой оказались кстати.
Брайан помолчал и напомнил:
— Герцогиня, ты хотела что-то объяснить.
Элиза напряглась, готовясь к кульминации своей комедии, выпрямила спину под одеялом и вскинула голову, повернувшись к собеседнику в профиль.
— Я готова скорее испытать тысячу смертей, сэр Стед, чем открыть истинные причины моего визита в замок!
Это была правда. Она действительно скорее умерла бы, чем открыла правду. Ложь, которую она собиралась сказать, была вполне убедительной, но слухам о ней все равно никто не поверит.
Она ждала, что рыцарь поклянется хранить молчание, но он только негромко предупредил:
— Герцогиня, возможно, тебе придется умереть.
Элиза почувствовала, как рыцарь подошел ближе, но он только взял из ее рук бутыль, поставил ее на скамью, затем открыл обернутый кожей ящичек, вынутый из сундука. Услышав громкий хруст, Элиза обернулась и увидела, как Брайан кусает большое, очень спелое и сочное яблоко.
Он выжидательно смотрел на Элизу.
— Хозяева этой хижины весьма запасливы! — воскликнула она, стараясь сдержать раздражение в голосе.
— Так и есть, — любезно ответил он, обводя рукой комнату. — Как только Ричард принялся преследовать нас, мы укрылись в Шиноне. Эту хижину построили мы с Маршаллом и еще двумя рыцарями, которые погибли сегодня ночью. Здесь всегда хранятся фрукты и вино, так как длительная охота необходима, чтобы прокормить войско. К тому же в этом убежище мы могли переждать непогоду, такую, как эта буря. Хочешь яблоко?
И он бросил Элизе плод. Внезапно поняв, что от резкого движения одеяло распахнется, Элиза только улыбнулась и позволила яблоку упасть на пол.
Ей больше было нечего скрывать от этого человека. Однако она поклялась, что он никогда не прикоснется к ней вновь — без ее желания.
По-прежнему улыбаясь, она грациозно присела и подняла яблоко.
— У нас впереди вся ночь, герцогиня, — негромко напомнил ей Брайан.
Элиза обернулась к очагу с яблоком в руках. На секунду ее охватил странный жар, как будто пламя прожигало ей кожу. Языки пламени плясали, отбрасывая тени на стены хижины. Оглядев яблоко, Элиза надкусила его, по какому-то нелепому совпадению вспомнив о Библии и Еве, первой откусившей от яблока, которое стало причиной первородного греха…
Ей не следовало пить так много. Вино придало сил, но затуманило рассудок, создавая мир теней, тогда как именно сейчас Элизе была необходима убедительная игра. Она должна убедить этого человека, что хорошо знала Генриха и имела причины увезти его кольцо.
— Я была его любовницей, — внезапно произнесла она.
Она услышала изумленный вздох, сопроводивший ее заявление, а затем наступила тишина. Элизе не терпелось обернуться, увидеть, какое впечатление произвели ее слова, но она понимала: стоит изменить свою позу, и стыдливое признание потеряет силу.
— Любовницей!
Это слово прозвучало, как порыв ветра.
— Да, — с дрожью прошептала Элиза.
— Генрих был слишком болен, чтобы…
— Перед смертью — да, — подтвердила Элиза. — Но только перед самой смертью. Я не видела его несколько месяцев, но…
Наконец она позволила себе обернуться и грациозно опустилась на колени у ног Брайана, впиваясь в него огромными и искрящимися, как морские волны, глазами. Она робко и осторожно обхватила его ноги в безмолвной мольбе и не отодвинулась, когда жар очага стал нестерпимым. Ей тут же пришлось бороться с улыбкой, ибо она почувствовала, какую дрожь вызвало ее прикосновение, и была рада узнать, что не ошиблась в слабости этого мужчины.
— Сэр Стед, этими словами я доверила тебе всю свою жизнь, ибо если об этом узнают, я навсегда буду опозорена к погублена. Но я любила Генриха, Бог свидетель, я любила его! Мы оба ценили это кольцо, и вряд ли король отказался бы подарить его мне!
Элиза знала, что ее монолог был отличным — страстным, пронизанным искренностью. В самом деле, в ее словах было много правды.
Брайан уставился на нее, прекратив жевать яблоко. Его прищуренные глаза стали темными и туманными, как грозовое небо ночью. Затем он прикоснулся к ней, провел по волосам от виска до шеи. Элиза изогнула губы в улыбке, отчаянно надеясь, что она получится очаровательной, и невольно прикоснулась шелковистой щекой к грубой ладони рыцаря — как котенок, ждущий тепла и ласки холодной ночью. Даже самым жестоким рыцарям известно, что дети, детеныши животных и девушки нуждаются в заботе и защите!
Во внезапном порыве Брайан швырнул яблоко в огонь и обнял ее голову обеими руками.
— Любовница Генриха? — хрипло повторил он, и Элиза догадалась о том, как много мыслей проносится сейчас в его голове. Он смягчился, расплавился, как сталь в горниле кузнеца. Больше он не считает ее презренной убийцей. Он сожалеет, что оскорбил ее и обошелся с ней так грубо…
«Ты еще не так пожалеешь, когда я окажусь на свободе и ты узнаешь, что я способна отомстить за все», — подумала она.
Брайан склонился к ней. Она ощутила силу его рук, трепетную силу и прикосновение, которое скорее было лаской, нежели оскорблением.
— Ты… любила короля?
Второе слово он особо подчеркнул, но это не встревожило Элизу, как только она убедилась, что ее предположение оказалось справедливым.
— Страстно, — ответила она, встречая горящий взгляд его индиговых глаз.
Но Брайан Стед в этот момент совсем не был охвачен раскаянием и даже не вспоминал о короле, которому так преданно служил.
Он думал только о том, что его собеседница оказалась совсем не невинной девушкой; если она знала прикосновение любовника и долгое время была лишена его, она нуждалась в таком прикосновении вновь.
Пламя, пляшущее рядом с ним, казалось, стало частью его самого, — жаждущей, рвущей, пожирающей его кровь и рассудок. Ветер, яростно завывающий за стенами хижины, раздувал огонь до тех пор, пока он не разгорелся ослепительными алыми языками. Гнев, желание, страсть, утрата — все чувства вспыхнули в нем. Он должен взять эту женщину. Недели напряжения, борьбы, утомления и лишений сгорали в этом пламени; простая потребность воина и мужчины стала такой же сильной, как ветер, поддерживая физическое влечение и даруя забвение.
