– Все мы бываем неловкими, – произнес Маркус тоном, в котором сочетались мед и сталь.
Будучи в здравом рассудке, Кэтрин не могла стоять спиной к собеседнику, поэтому, решительно вздохнув, она сжала руки и медленно повернулась к Маркусу лицом.
Он не торопился заговорить, а просто стоял, наблюдая за ней с раздражающе удивленной искоркой в глазах. Свои густые брови, поступающие скулы, волевой подбородок и аристократический нос Маркус унаследовал от отца, однако широко расставленные глаза и алые губы правильной формы были у него явно материнские. Миссис Данн скончалась еще до того, как Кэтрин попала в Андерсен-холл. Но девушка имела возможность рассмотреть портрет леди, висевший в рабочем кабинете директора Данна, достаточно хорошо, чтобы понять, что миссис Данн была весьма привлекательна, хотя, пожалуй, и слишком серьезна.
А вот Маркус вовсе не отличался серьезностью. Он был отчаянным и чертовски неугомонным подростком, который постоянно проказничал. Девчонки восхищались Маркусом и его небрежно-беспечными манерами. Парни ходили за ним толпой и мечтали хотя бы немного походить на него.
Маркуса и сейчас окружала атмосфера некоего хаоса, правда, она стала какой-то другой. Кажется, теперь он источал что то вроде… угрозы. Под его внешним очарованием таилась твердая решимость. Казалось, что, небрежно перекидываясь с вами в карты, в следующий момент он способен перерезать вам горло.
Кэтрин вздрогнула. Неужели она в состоянии думать о сыне Урии Данна так плохо? Нет, конечно, Маркус непредсказуем и, возможно, он строит в отношении нее какие-то планы, но он никогда не причинит ей вреда, во всяком случае, намеренно. Все-таки в его жилах течет и отцовская кровь.
Немного успокоившись, Кэтрин вздернула подбородок:
– Чем я могу быть вам полезной?
– Быть мне полезной? – эхом откликнулся Маркус, и вопрос Кэтрин приобрел отнюдь не невинный смысл.
Щеки Кэтрин запылали, но она решила, что хотя бы одному из них следует сохранять благоразумие.
– Вы же пришли сюда с какой-то целью? С какой же?
Брови Маркуса взлетели вверх.
– Я недавно вернулся в Лондон. Неужели я не имею права нанести визит старинному другу?
Это дурацкое объяснение только усилило подозрения Кэтрин относительно истинной цели приезда Маркуса.
– Вы чрезвычайно искусно искажаете прошлое, – заявила она и скрестила руки. – Интересно, зачем? Чего вы добиваетесь, Маркус Данн?
Он сильнее оперся на костыли.
– У меня обязательно должна быть скрытая цель?
– Вы явились сюда после семи лет полного молчания и внезапно вознамерились нам помочь? Я знала вас подростком, не забывайте. И меня не так-то просто провести.
– Значит, нанесенные вам раны все еще болят? И какие именно? Лягушка, обнаруженная в кармане? Сосновая иголка в сиденье стула?
Изо всех сил сжав кулаки, Кэтрин боролась с нарастающим негодованием. О, как противно иметь дело с дотошными особями мужского пола! Они всегда стараются переложить всю ответственность на других.
– Прошлое меня не волнует, для меня важнее день сегодняшний. Я говорю о вашем неожиданном преображении. Оно выглядит, мягко говоря, неестественно. И какую бы игру вы ни вели, обмануть меня будет нелегко.
Голубые глаза Маркуса сверкнули оценивающе и… удивленно. Гнев Кэтрин вспыхнул с новой силой.
– В том, как вы манипулируете своим отцом, нет ничего забавного. Упаси вас Господь причинить ему зло!
Взгляд Маркуса стал ледяным.
– Я никогда не обижу отца, – резко ответил он, шагнув к Кэтрин.
Подавив желание отступить назад, Кэтрин перевела дух.
– Но тогда что вам здесь нужно? Приют слишком беден, чтобы здесь можно было чем-либо поживиться…
– Я не мелкий воришка! – в голосе Маркуса зазвучала сталь.
– И чего же вы хотите? – Кэтрин вызывающе дернула плечом. – Вы не похожи на человека, желающего заслужить прощение. Смирение, Маркус Данн, вам абсолютно не свойственно.
Негодяй улыбнулся. Проклятый обманщик просто-таки засиял. Итак, она хочет его понять!
– Я отсутствовал семь лет, а вы с такой легкостью судите обо мне? – спросил Маркус с холодным удивлением.
– Люди не меняются. – Однако, вспомнив о Прескотте, она все же решила добавить: – Разве что при особых обстоятельствах.
– А то, что я подвергался смертельной опасности, – не особые обстоятельства?
«Кажется, он получает удовольствие от этой перепалки», – с раздражением подумала Кэтрин.
– Я вам не доверяю, – сообщила ему Кэтрин, скрестив руки на груди. – И не допущу, чтобы вы причинили вред своему отцу или даже просто задели его чувства, и уж тем более посеяли хаос в этом достойном учреждении.
– Боже, вы решили в одиночку исполнять роль судьи, присяжного и палача.
– Если вы будете продолжать в том же духе, я переговорю с членами Совета и разоблачу вас как шарлатана, и да поможет мне Бог!
– У вас нет веских оснований.
– Но если хорошенько поискать…
– Но я – уже член Совета, я один из них. И вы не посмеете действовать подобным образом.
– Посмотрим.
Они застыли в молчании, словно два боксера, которые ждут знака рефери, чтобы продолжить обмен ударами. После продолжительной паузы Маркус вздохнул.
– Отлично, – он опустился на ее стул и положил костыли рядом. – Вы позволите? – осведомился он, уже усевшись.
Кэтрин неохотно кивнула. В конце концов, он действительно ранен, и она не имеет никакого права отказать ему в кратком отдыхе.
Сняв шляпу, Маркус провел рукой по волосам, и до Кэтрин вновь донесся запах сандаловой помады. Молодой человек положил шляпу на раскрытый гроссбух и устроился поудобней.
– Вас не затруднит закрыть дверь? – спросил он.
Кэтрин не двинулась. Оставаться наедине с Маркусом – плохо уже само по себе, а закрытая дверь может быть неверно понята.
– Я не могу говорить с вами откровенно, если каждый может нас услышать, – добавил Маркус.
Поборов нежелание, Кэтрин шагнула к двери. Выглянув в коридор и никого не увидев, она захлопнула ее с громким стуком. Ее терзал смутный страх, а щеки горели из-за того, что она вынуждена находиться в такой близости от Маркуса. Однако Кэтрин решила узнать правду любой ценой.
Собравшись с силами, она обернулась.
Маркус вальяжно расположился на ее стуле, скрестив блестящие черные сапоги так, что панталоны цвета яичной скорлупы еще плотнее обтянули его мускулистые бедра. На его раненой ноге все еще была наложена повязка, а выше… Кэтрин отвела глаза от столь неподобающего для юной девушки зрелища. На Маркусе был изысканного покроя плащ, видимо, шелковый, и изящно повязанный шейный платок из белоснежного полотна. По ее мнению, лазурный плащ с золочеными пуговицами был достаточно впечатляющим. Вероятно, толк в таких вещах знал не только Прескотт.
