– Ты уверена, что Сет одобрит подобную затею? – поинтересовалась Симона. – Возможно, он прислал этого ребенка, чтобы ты занялась ее образованием, Одетта. В конце концов, ты когда-то, хоть и недолго, владела частной школой.
Я уже знала об этой школе – результат моего беззастенчивого подслушивания разговоров между кухаркой и Мари-Клэр. Уйдя со сцены, мадам Одетта открыла «семинарию для молодых девушек». Все шло великолепно до тех пор, пока матери ее подопечных не узнали о недавнем прошлом мадам Одетты: она была не только знаменитой актрисой, но и известной куртизанкой! Я не знала как следует, что такое «куртизанка», но, судя по интонации Мари-Клэр, это было что-то отвратительное. По словам горничной, скандал потряс лучшие семьи Парижа (в которых старшее поколение мужчин было весьма близко знакомо с мадам Одеттой), и школу закрыли. Это было ужасное время в жизни мадам, и она не любила вспоминать о нем.
Я не сомневалась, что Сет знал о школе и именно поэтому послал меня к мадам Одетте. Я была последним человеком в Париже, который мог бы претендовать на учебу в подобном заведении. К тому же не стоило забывать об откровенной неприязни мадам к грязной оборванке, которая даже не говорит как следует по-французски. Сет просто решил сыграть маленькую шутку над нами обеими.
Это был ужасный день. В гневе мадам Одетта кричала о смертельном оскорблении и о возмещении ущерба. Она совсем было собралась снова выкинуть меня на улицу, когда вошла Мари-Клэр и объявила, что посудомойка только что сбежала с учеником мясника. В итоге меня послали на кухню.
– Уверена, что Сет и не думал давать девочке образование, – сурово проговорила мадам Одетта: замечание Симоны задело ее за живое. – В конце концов, он же не мог сам приглядывать за ней и знал, что я буду добра к несчастной бездомной цыганке.
– Да, ты просто образец великодушия, дорогая Одетта, – заметила Симона. – Ох уж этот Сет! Совершенно непредсказуем! Удивительно, что он не привел сюда обезьяну!
– Моя дорогая, эта девчонка была не лучше, – вздохнула мадам.
– Как это мило с твоей стороны – взвалить на себя бремя воспитания маленькой дикарки, – сладким голоском проговорила Симона. – Разумеется, Сет платит тебе?
– Что?! – Мадам Одетта гневно выпрямилась. – Да ему не расплатиться вовек! – Я подозревала, что издевательская шутка Сета была бы неполной, если бы он заплатил мадам. – Я помогаю девочке по велению сердца, – проговорила напыщенно старуха, – и из уважения к семье Сета.
– Семье? – жадно переспросила Симона. – Ты знаешь его семью? Ты имеешь в виду, что наш таинственный…
– О да, – веско произнесла мадам Одетта. – Я очень хорошо знала его отца. Это было давно, еще до того, как он женился на той маленькой ведьме, бывшей пиратке.
– Неужели? – Я могла поспорить, что Симона умирает от любопытства. Впрочем, как и я. Я еще теснее прижала ухо к двери.
– Прости, Симона, но я не могу больше ничего сказать, – с сожалением призналась мадам Одетта. – Его отец однажды оказал мне большую услугу, и из уважения к нему я сохраню в тайне происхождение этого негодника. Вот уж действительно единственное доброе дело, которое сделал этот мальчишка, – взял себе другую фамилию. Посмотри только, как он живет: пьет, играет, волочится за самыми непотребными парижскими девками! – Одетта сделала паузу, и я услышала протестующий возглас Симоны. – Такое поведение может пошатнуть престиж даже самой респектабельной семьи.
– Но мне-то ты можешь рассказать, Одетта, – проникновенно сказала Симона. Я расслышала шелест шелковой ткани, когда она села рядом со старухой. – Ты же знаешь, что я твоя самая близкая и преданная подруга! Кто еще приехал бы навестить тебя в такой жаркий день? Париж в июле невыносим!
– Ты, очевидно, хотела удовлетворить свое любопытство, – проницательно заметила мадам Одетта. – Услышала об этой девочке-цыганке и решила посмотреть на соперницу.
– Ты сошла с ума! – Голос Симоны сорвался на визг. – Моя дорогая Одетта, как ты могла подумать, что я считаю эту грязную дылду своей соперницей? Она же просто смешная, потасканная шлюха, которая прицепилась к Сету, чтобы избавиться от той ужасной жизни, которую она вела в России.
Я с гневным криком влетела в комнату и остановилась перед Симоной.
– Я не грязная! – Меня всю трясло от негодования. – И я не шлюха! Это ты шлюха! – Симона слегка вскрикнула и испуганно поднесла руки к горлу. И так как я надвигалась на нее, сжав кулаки, бедняжка вскочила с оттоманки, на которой сидела вместе с мадам Одеттой, и отбежала за софу. – Если ты еще раз скажешь обо мне что-нибудь подобное, – пригрозила я, размахивая перед ее лицом кулаками, – я наставлю тебе синяков, вырву язык и выдерну все волосы!
– О! – Брови Симоны поползли вверх от крайнего изумления. – Как… как ты смеешь? – выдохнула она, когда обрела наконец способность говорить.
– Смею, потому что я цыганка! А цыгане никогда не прощают оскорблений, мадам. Вы еще меня вспомните!
Я оставила обеих женщин потерявшими дар речи от потрясения и убежала к себе, в маленькую комнатку на третьем этаже, под крышей. Я злилась на них, злилась на себя, злилась на Сета. Как они смеют оскорблять меня и смеяться надо мной? Я им всем покажу! Я стану самой красивой женщиной в Париже, все мужчины будут лежать у моих ног и по пять раз на дню умолять меня выйти за них замуж. Я буду носить персикового цвета шелк с черными бархатными бантами, у меня будут зонтик и мягкие кожаные перчатки. Я разобью все мужские сердца. И особенно одно сердце. Это одно я не просто разобью, я разорву его на множество кусочков и выброшу в реку. И он увидит, что потерял, и пожалеет об этом.
Я спустилась на второй этаж, в комнату мадам Одетты. Там я внимательно осмотрела свое лицо в зеркале, стоявшем на туалетном столике. Я должна стать такой же красивой, как Симона. Наверное, она красит губы, и, уж конечно, те красные пятна на ее щеках тоже ненастоящий румянец. Я открыла маленькую склянку и покрасила губы, затем помазала румянами щеки. Обернув косы вокруг головы, я еще раз осмотрела себя в зеркале. Вид у меня был довольно глупый. Но ведь Симону делает красивой именно ее одежда. Я взяла одну из шляпных коробок мадам Одетты и открыла ее. О, какая роскошная шляпка – то, что надо. Я надела шляпу, еле натянув ее, так как мешали мои густые волосы, взяла зонтик, раскрыла его и положила на плечо так, как я видела, сделала Симона, выходя из экипажа. Потом немного прошлась перед зеркалом.
– Что такое?! – В комнату вошла мадам Одетта. – Хватит, это последняя капля в чаше моего терпения! Что ты тут делаешь? Немедленно положи все на место! Ты меня слышишь? Сними шляпу! Убирайся из комнаты, пока я не прибила тебя!
