— Вы знаете, почему Пикенз появился в Беллемонте, мадемуазель?
Она почувствовала тревогу, вспомнив Милу в старых руинах.
— Почему вы спрашиваете?
— Думал, вы могли бы просветить меня. Я давно не видел своего надсмотрщика и понял, что он решил обыскать озеро, чтобы узнать, не украл ли мой раб лодку.
Она испытала облегчение.
— Значит, вы не знаете… — Симона замолчала.
Не дождавшись продолжения, он спросил тихим, ласковым голосом:
— Чего я не знаю, мадемуазель?
Симона взяла себя в руки, борясь с его привлекательностью.
— Вы не знаете, что ваша горничная тоже убежала?
Он был явно удивлен.
— Какая горничная?
— Та, которую вы явно цените, месье, поскольку отказались продать ее.
Она почувствовала его вспыхнувший гнев, но он не пропустил ни шага вальса.
— Это Пикенз рассказал вам? — спросил Арист, и его тихий голос показался ей более опасным, чем выстрел, и взволновал прозвучавшей в нем властностью.
— О нет. Моя горничная слышала сплетни в Бельфлере. Почему вы не продали ее, месье?
Арист прищурился:
— Потому что предложение было неприемлемым.
Он явно был еще сердит и суров.
Околдованная его близостью и плавным ритмом их движения, Симона погружалась в состояние, похожее на транс, которое чуть не довело ее до поцелуя в Бельфлере. Она сердито стряхнула оцепенение, и сказала:
— У вас проблемы с рабами, месье? Два беглеца из Бельфлера в течение недели!
Он вскинул брови:
— Вы всегда разговариваете так искренне, мадемуазель Симона?
— Чаще искренне, — признала она.
— Вы раздражаете меня.
Они медленно кружились в вальсе.
— Я надеюсь.
Ее рука лежала на могучем плече, и Симона почувствовала дрожь смеха, зародившегося в его груди.
— Раздражаете, но освежаете. — Он наклонился ближе к ее уху и прошептал: — И вы так обворожительны!
Ее сердце затрепетало, и она предупредила себя: «Не будь дурой».
— Я не видела месье и мадам де Ларж на свадьбе. — Она посмотрела ему в глаза и увидела, как они понимающе вспыхнули. «Арист подумал, что я ревную, и это его развеселило. Как же он самонадеян!»
— Месье нездоров, и мадам вне себя от беспокойства, — ответил он. — Видите ли, несмотря на разницу в возрасте, они очень любят друг друга.
О, бессовестный! Она не удержалась:
— И оба очень любят вас?!
— Полагаю, да.
Улыбка снова играла в его глазах гак призывно и изгибала рот с такой сердечностью, что у нее все таяло внутри.
Симона раньше думала, что ее непреодолимое влечение к нему — иллюзия. Она ошибалась. Этот мужчина заставлял ее чувствовать неистовую женскую потребность ласкать и получать ласку, и ей пришлось неохотно признать это. Симона отчаянно искала причины для неприязни к нему. Она говорила себе, что он высокомерен и непостоянен в любви, что для него женщины — собственность, чье единственное назначение — любить и очаровывать мужчин, что он безжалостен со своими лошадьми и, возможно, рабами. Другими словами, он такой же, как три четверти плантаторов, которых она знала.
«Я люблю вызов и думаю, что вы такая же, мадемуазель». Это правда, но как он узнал? Чичеро Латур также интуитивно почувствовал ее дерзость, но бросил ей вызов и вовлек в опасную затею против ее воли и здравого смысла.
Симону сильно влекло к окторону, чья внешность едва выдавала его смешанную кровь. Ее уважение к нему было огромно, несмотря на его сражение в одиночку с укрепленной крепостью рабства, что она считала самоубийственным безрассудством. Но его привлекательность была огоньком спички рядом с пожаром страстей, которые вызывали в ней прикосновение Ариста Бруно и тепло его взгляда.
Симона поймала хмурый взгляд брата и поняла, что слишком явно наслаждается танцами. Этот большой, очень мужественный человек явно представлял угрозу приятному, независимому и несколько эксцентричному образу жизни, который она вела на плантации своего отца.
Музыканты резко перешли на свадебный марш Мендельсона, и танцующие остановились и повернулись к дверям, захлопав, когда появились новобрачные. Они успели переодеться, потому что сразу же после приема отправлялись на новом пароходе во Францию в свадебное путешествие.
Из-за толкотни поздравляющих Симона оказалась отрезанной от своей семьи, и Арист остался рядом с ней. Официанты сновали мимо гостей с подносами с бокалами шампанского. Арист взял два бокала и один подал ей. Симона чувствовала возбуждение. Этот вечер заставлял ее испытывать то же пьянящее безрассудство, что и на балу после охоты. Неужели потому, что Арист Бруно стоял рядом с нею, положив ладонь на ее руку?
Музыканты продолжали играть, и танцы возобновились. Симона кружилась в объятиях Ариста, сама того не желая, испытывая удовольствие от его силы и тепла.
Когда Алекс подошел к ним позже, Арист тепло поздоровался с ним, снова объяснив, что ничего не знал о визите в Беллемонт своего надсмотрщика, и извинялся без конца.
Алекс был непреклонен.
— Ваш надсмотрщик превысил свою власть, месье!
— Я тоже так считаю, — сказал Арист. — Боюсь, что я совершил ошибку, предоставив ему управление плантацией. Пока он преследовал беглецов, я находился здесь, занятый с поставщиками грузов для моего флота. Моя «Цыганская королева» отплыла в Огайо сегодня днем с полным грузом хлопка и сахара.
— «Цыганская королева»? — спросил Алекс. — Капитан Эдмондс, не так ли?
— Вы знаете Эдмондса?
— Я как-то плыл на «Цыганской королеве» в Дональдсонвиль.
— Прекрасный капитан, но каждое слово я вытягиваю из него, как будто больной зуб.
Симона увидела, что Алекс не смог подавить ухмылку.
— Он настоящий британец. Ваш речной флот процветает, Бруно, — признал он. — Но хороший плантатор уделяет своим посадкам больше внимания.
— Тогда я плохой плантатор, — сказал Арист с печальной улыбкой. — Мой отец был бы разочарован. Он не одобрял моей одержимости коммерцией.
Это неожиданное признание сделало его странно милым. Симона посмотрела на брата и увидела восхищение, которое он не смог побороть.
— Жаль, — сказал он, — потому что Бельфлер — одна из наших южных драгоценностей.
Обе пары еще стояли вместе, когда отец невесты объявил, что друзья молодых приглашаются проводить новобрачных на набережную к их кораблю. Молодые гости с энтузиазмом встретили это приглашение, среди них и Алекс с Орелией, и Арист предложил Симоне руку.
Мелодия и Джеф отказались, сказав, что приедут за ними на набережную в экипаже.
Ночь была ароматной, улицы — сухими, и, не дожидаясь транспорта, нарядные молодые люди отправились по улице вслед за оркестром.
