— Возможно.
На лице герцога появилась улыбка.
Женевьева не была кокеткой. Но он мог поклясться, что оказался прав насчет нее: по каким-то причинам она держала свои страсти в узде.
Что ж, им можно дать волю. И герцог придумает, как это сделать.
Женевьева снова боролась с озорной радостной улыбкой, он заметил ее в уголках губ. Герцог, затаив дыхание, ждал появления этой улыбки, хотел видеть, как Женевьева улыбнется в свете ламп, хотел снова увидеть это сияние на ее лице.
Она улыбнулась.
И герцог тут же заметил множество мелочей, которых прежде не замечал, словно их осветило восходящее солнце. Прикосновение ее маленькой хрупкой руки, ее тонкую талию и полупрозрачный слой ткани, скрывающий кожу, блеск камня на бледной груди, цветочный, женственный аромат, исходящий от нее, — у него сладко заныло в животе. Герцогу не хватало слов, чтобы описать свои чувства. Все было так внезапно, что он чуть не пошатнулся, словно случайно бросил взгляд на свои пальцы во время игры на фортепиано и сбился.
На мгновение он утратил дар речи. Вряд ли Женевьева заметила.
— А ваши чувства по отношению к картинам и другим вещам часто меняются, мисс Эверси? — наконец спросил он.
— Некоторые чувства всегда остаются неизменными. Это относится и к картинам.
Загадочный ответ, который мог подразумевать многое: отношение к семье, к Гарри, к герцогу и к причинам его недвусмысленного поведения.
— Существует замысел художника и то, что видит зритель, однако они не всегда совпадают. На первый взгляд это может быть незаметно. Полагаю, именно это я и хотела сказать, — добавила она.
— Разве с людьми не то же самое?
Женевьева с настороженным видом подняла голову. Неужели он подразумевает, будто она скрывает что-то? Конечно, так и есть, правда, никто другой об этом и не догадывался. Возможно, он подумал о своей бывшей невесте. Интересно, почему они разорвали помолвку и действительно ли все происходило по обоюдному согласию, как утверждали сплетники?
Женевьева в этом сомневалась.
— Полагаю, вы правы, — осторожно ответила она.
— Однако картины безопаснее людей, не так ли, мисс Эверси?
Безопаснее. Еще одно нелестное, но странно притягательное слово. У Женевьевы появилось подозрение, что герцог опять собирается отзываться о ее характере и ей это не понравится. Ее вновь могли назвать «благоразумной», «спокойной» и «зрелой», и если герцог собирается сказать именно это, она не выдержит и закричит так, что закачаются люстры.
— Некоторые картины считаются предосудительными, — раздраженно заметила Женевьева.
— Да, но это не их вина. Это все предрассудки толпы. Например, ваше платье не виновато в том, что когда вы поворачиваетесь, оно становится похожим на пруд в лунном свете, а вы сами напоминаете наяду, появляющуюся из воды. Это лишь субъективное мнение.
Женевьева в ужасе взглянула на герцога.
Но вместо того чтобы опять стыдливо опустить глаза, застенчиво затрепетать ресницами или пробормотать «спасибо», она продолжала пристально смотреть на него.
Ее глаза были такими нежными, как сердцевинки фиалок. Но в то же время этот серьезный и внимательный взгляд словно пытался проникнуть в самую душу герцога, понять его самого.
Когда она услышала его слова, ее скулы заалели. Она силилась понять, что именно он подразумевал.
Итак, Женевьева не способна устоять перед комплиментом. Просто она ему не доверяет.
По правде говоря, герцог и сам не ожидал от себя этих слов. Откуда они взялись? И это его волновало.
А ведь когда-то ее лицо показалось ему заурядным.
Как кто-то мог подумать, будто Женевьева — тихая девушка? Ее спокойствие было обманчивым. Она тревожила его, как приближающийся шторм, подрывала его силы. Она была словно знамение чего-то значительного. Возможно, она скрывала свои чувства, зная, что дай она им волю, они могут завести ее слишком далеко.
Герцог понял: соблазнить Женевьеву будет не так трудно и утомительно, как он опасался вначале. И если он станет часто сбивать ее с толку, это может случиться раньше.
Наконец она опустила голову. Она была обеспокоена и чуть хмурилась.
— Вы видите то, что ожидаете увидеть, мисс Эверси? — мягко спросил герцог.
— Морщины, — пробормотала она.
— Морщины?
— Я увидела легкие морщины у вас на лбу и в уголках глаз. Возможно, вы часто хмуритесь?
Ее голос был ласковым, словно она упрашивала герцога быть помягче.
Маленькая дьяволица!
Внезапно ему вдруг стало невероятно весело.
— Вы решили меня оскорбить, мисс Эверси?
Ни разу в жизни ни одна женщина не пыталась устоять перед ним и сделать все возможное, чтобы отпугнуть его.
— Я не сказала, что морщины вас портят. Наоборот, они делают ваше лицо более интересным. С точки зрения художника, — поспешно добавила Женевьева, чтобы герцог не принял ее слова за комплимент.
Он восхищался ее глазами, а она в это время считала морщины на его лице, словно они были кольцами дуба в Эшдаун-Форест и могли выдать его истинный возраст.
А ведь герцог был почти вдвое старше ее.
И вновь Женевьева с тоской и страданием взглянула в сторону Осборна, на лице которого еще не было морщин. Возможно, он даже не успел затупить свое бритвенное лезвие о бакенбарды.
— Тогда, может быть, они делают меня более притягательным? — язвительно продолжал герцог.
— Может быть, с точки зрения художника, — твердо, но не без нотки отчаяния в голосе повторила Женевьева. — Морщины вас не портят.
— А с точки зрения женщины?
— Наверное, это зависит от женщины.
Герцога восхитил этот уклончивый ответ, и он рассмеялся. Может, она пересчитывала и его седые волоски? Их у него было совсем немного. Герцог был уверен в своей неотразимости. И зеркало уверяло его в том же. Его волосы были по-прежнему густыми и почти черными.
— Полагаю, женщин больше занимают другие свойства моего характера, поскольку о морщинах мне пока никто не говорил. Чтобы их заметить, нужен глаз художника, да еще и смелость, чтобы сказать об этом. Меня поражает ваше внимание к деталям.
Своим комплиментом герцог ловко загнал Женевьеву в угол, и она это знала.
Он почувствовал, как она вздохнула, и улыбнулся.
Женевьева могла пытаться оттолкнуть его. Но с каждым шагом он заманивал ее в свою ловушку. Она была заинтригована, хотя и не желала в этом признаться, герцог ее притягивал, но она не понимала почему.
«Потому что я взрослый мужчина, мисс Эверси, а не мальчик».
Он почувствовал, как она глубоко вдохнула. Плотно сжатые губы чуть побелели, словно она пересиливала боль.
