«Потому что я взрослый мужчина, мисс Эверси, а не мальчик».
Он почувствовал, как она глубоко вдохнула. Плотно сжатые губы чуть побелели, словно она пересиливала боль.
Герцог огляделся по сторонам. Красивая леди Миллисент Бленкеншип танцевала с лордом Гарри Осборном. Они были, почти одного роста, кружились по залу в такт, их золотистые головы нетрудно было заметить.
Герцог решил проверить свою теорию.
— Как я уже упоминал, хотя мне, к сожалению, пришлось расстаться с леди Абигейл, я надеюсь найти счастье в браке, подобно вашему брату Колину.
— Прошу вас!
Боль в ее голосе поразила его.
— Прошу, — повторила она на этот раз более сдержанно, словно пытаясь исправить ошибку. — Мне не хотелось бы обсуждать вопросы брака.
Даже ее печаль была гордой и сдержанной. Однако Женевьева говорила искренне. На ее щеках выступили два ярко-красных пятна. Герцог понял, что для нее это был настоящий всплеск эмоций. Она сильно страдала.
Но что случилось? Почему?
Женевьева не смотрела на него, старалась успокоить дыхание. Ее взгляд был прикован к его третьей пуговице, спрятанной за галстуком. Герцогу вдруг захотелось прислониться щекой к ее блестящим волосам, шептать слова утешения. Он умел утешать. Но все это было так давно, и он успел все позабыть.
— Понимаю, — тихо произнес он.
На самом деле он ничего не понимал. Но Женевьева с любопытством и опаской взглянула на него. И тут же расширила глаза от удивления, постаравшись его тщательно скрыть в следующую же секунду.
Возможно, если он намекнет, что его сердце тоже разбито, то вызовет у нее симпатию. Она ведь очень добра.
Внезапно герцог почувствовал себя кем-то вроде тюремщика. Что ж, так тому и быть. Женевьева заставила себя согласиться на вальс с ним, хотя предпочла бы броситься в объятия к Гарри Осборну или спрятаться в уголке, вздыхая о нем и стараясь унять боль от сердечной раны или от раны, нанесенной ее гордости. Порой Монкриффу казалось, что это одно и то же, особенно когда дело касалось его самого.
Он был уверен: боль, причиненная лордом Гарри Осборном, была как-то связана с прелестной леди Бленкеншип, леди, обожающей котят.
Женевьева опять замолчала и погрузилась в себя, и герцогу показалось, будто она считает шаги, точно зная, когда затихнут звуки музыки, и ей не терпится дождаться этого момента.
Он не возражал, и они танцевали молча.
Да, он сделает все, чтобы она забыла лорда Гарри Осборна.
А потом ей всю жизнь придется забывать герцога Фоконбриджа.
После вальса герцог с поклоном отпустил Женевьеву, и она тут же бросилась к столу с пуншем. Так ей удалось избежать кадрили и деревенского танца благодаря очередному стаканчику наливки, которой она надеялась успокоить нервы. Однако неизбежное должно было свершиться.
Впервые в жизни она не знала, что сказать Гарри, когда он подошел к ней и пригласил на вальс.
— Потанцуем?
Его голос звучал почти нежно.
Женевьева не могла вынести, чтобы он дотрагивался до нее. И в то же время это было величайшим облегчением, такое знакомое и надежное прикосновение. «Надежный» — это слово притягивало и отталкивало ее. Конечно, на Гарри уже нельзя положиться. Разве можно было считать надежным человека, который гак грубо разрушил ее воздушные замки?
Она по привычке взяла его за руку, он положил руку ей на талию, и они закружились по залу.
«Поговори со мной, ну, поговори же со мной».
Женевьева не могла спросить его. Сейчас она танцевала с мужчиной, который, возможно, был уже помолвлен. Гарри мог сделать предложение во время суссекского вальса, и теперь Миллисент ждала, пока он потанцует с Женевьевой, чтобы поделиться с ней новостями.
От своего брата Чейза, который получил тяжелое ранение в сражении при Ватерлоо, она знала, что когда тебе наносят удар ножом, его необходимо оставить в ране, а не выдергивать, иначе можно умереть от потери крови.
И теперь Женевьева не собиралась задавать этот мучивший ее вопрос.
— И что ты думаешь о герцоге Фоконбридже? — живо спросил Гарри.
— Ой! — только и сумела воскликнуть Женевьева, наступив ему на ногу, от чего они чуть покачнулись. — Прости, — неискренне пробормотала она. — Он интересный человек.
Как хорошо, что придумали такое слово! Им можно охватить целую гамму чувств. В этом смысле люди оказались очень умны.
— Сказал ли он что-нибудь непристойное? — Ответ Женевьевы удивил Гарри. — Не вел ли он себя грубо? Он был груб с Миллисент, покинул ее, даже не извинившись.
«Это выглядит так, словно Марс собирается ублажить ее». Возможно, это было непристойно и грубо.
— Ничего особенного. Мы говорили об искусстве.
Женевьеве не хотелось вдаваться в объяснения. Ей вообще не хотелось разговаривать.
— Правда? Мы с Миллисент тоже говорили об искусстве. Она обнаружила в амбаре целый выводок котят и хочет нарисовать их углем.
Вот и все. Стоило ему упомянуть о Миллисент, и Женевьевы словно бы уже не существовало. Теперь говорить будет один Гарри, а она станет только кивать.
— Я еще не сделал ей предложения, — небрежно заметил он.
— Нет?
Женевьева испытала чувство облегчения. У нее почти подогнулись колени. Они постоянно кружились, ее стало мутить, и она не могла дождаться окончания вальса. «Не говори больше ничего, Гарри».
— Но скоро представится подходящий случай! — радостно заверил он.
Женевьеву давно перестала очаровывать его рассеянность.
— Я буду рядом, чтобы осыпать вас конфетти, — с горечью ответила она.
Гарри ничего не заметил. Глаза Женевьевы метали молнии.
— Я так счастлив, что ты одобрила мое решение.
И что на это ответить? Ничего. Ни один человек не должен выносить подобной пытки.
— Тебе нехорошо, Женевьева?
Внезапно в голосе Гарри прозвучало беспокойство.
Он беспокоился, и это оскорбило Женевьеву, которая и без того постоянно испытывала то злость, то нежность. Наверное, она может сказать ему, что чувствует. Но увидеть на его лице жалость… Вряд ли Гарри сможет тактично среагировать на ее признание.
У него будут самые благие намерения, но он также будет прямолинеен. А Женевьева всегда сглаживала его резкость, всегда, спасала и утешала его.
И, Бог свидетель, она не желает, чтобы что-то помешало его счастью.
— У меня немного разболелась голова. Я выпила три стакана наливки.
— Три стакана! — с наигранным ужасом воскликнул Гарри. — Это же безнравственно! Женевьева Эверси, вам прекрасно известно: наливка — первый шаг к падению.
