Его глаза смотрели сурово, а лицо казалось высеченным из камня. Невероятно! Он был обманут и одурачен собственными слугами. Ничто не могло бы разгневать его сильнее, и он не собирался щадить никого.
Как будто читая его мысли, Ивона добавила:
— Наверное, я лучше начну с самого начала.
— Я уже давно этого жду, — холодно согласился Джастин.
— Все началось три года назад, когда мой брат Чарльз вернулся в Англию на своем корабле после битвы на Ниле.
— В которой был убит ваш отец? — уточнил маркиз.
— Да. Чарльз был гардемарином, и он остался жив.
Ивона помолчала, и маркизу показалось, что в ее глазах показались слезы. Ее голос слегка дрожал, когда она продолжила:
— Чарльз рассказал мне, что папа погиб, как герой. Брат привез домой матроса, который спас ему жизнь, но потом был очень тяжело ранен.
Голос Ивоны окреп, и в нем зазвучали гневные ноты:
— Уверена, что ваша светлость знает, какую позорную неблагодарность проявила страна к раненым морякам. Они были просто уволены и превратились в бродяг, которые жили на то, что могли выпросить или… украсть.
— Да, я об этом знаю, — холодно сказал Джастин, — и согласен, что это позор, но не вижу, что тут можно сделать.
— Я ожидала от вас именно такого отношения, — на лице девушки было написано презрение, — и именно поэтому было справедливо…
Она оборвала фразу и постаралась успокоиться.
— Мы немного отвлеклись от темы. Я лучше продолжу свой рассказ.
— Это было бы весьма желательно. Ни к чему заниматься обвинениями, которые никуда нас не приведут.
В глазах Ивоны сверкнул гнев, но ей ничего не оставалось, как повиноваться маркизу.
— Мы с няней выходили Джорджа, хотя он навсегда остался инвалидом.
— Видимо, речь идет о человеке на деревянной ноге? — поинтересовался Джастин.
— Так вы ее все-таки заметили!
— Я заметил многое.
— Я боялась, что она вызовет у вас вопросы.
— Только потому, что вы солгали мне, сказав, что живете в доме вдвоем с няней, хотя полагаю, что мужчина жил в амбаре.
— Почему вы так думаете?
— Потому что я видел свет в окне в тот вечер, когда мы с сэром Энтони отвозили вас домой.
— Это было неосторожно с моей стороны, — сказала Ивона, — но я не смогла ничего придумать, чтобы вы меня не провожали.
— Конечно, нет, но, когда человек лжет, он должен принимать все меры предосторожности, чтобы не выдать себя.
Джастин говорил оскорбительным тоном, но Ивона не обратила на это внимания и продолжила:
— Когда Джордж немного поправился, мы с няней очень гордились тем, что смогли для него сделать. Однажды мы оставили его и поехали в Брайтон за покупками. Там я увидела двух моряков, просящих на улице милостыню у нарядных леди, сверкающих драгоценностями, и джентльменов с тугими кошельками.
Голос Ивоны звучал осуждающе.
— Моряки были до крайности истощены, и каждый, кто имеет глаза, мог видеть, что они умирают с голоду. Но никто не остановился, чтобы помочь им. Никто не дал им и четверти пенса из тех тысяч фунтов, которые ежедневно проигрываются за игорными столами в королевской резиденции Брайтона.
— Одним словом, вы привезли этих моряков к себе домой?
— А разве можно было поступить иначе? Как люди в этой стране могут оставлять людей, которые едва не погибли, защищая нас от Бонапарта, умирать на улице?
Хотя Ивона буквально выплюнула эти слова в лицо маркизу, Джастин бесстрастно сказал:
— Продолжайте вашу историю, миссис Уодбридж.
— Думаю, слухи об этом разнеслись по округе. Во всяком случае, многие голодные и обездоленные моряки начали приходить и просить помощи, а я не могла выгнать их.
Она посмотрела на маркиза, словно ожидая от него понимания, но он спокойно прокомментировал:
— Вскоре ваши средства иссякли.
Ивона кивнула.
— Я продала все драгоценности, которые мне оставила мама, и истратила все деньги, которые получила от Чарльза. Я не могла продать мебель, потому что она принадлежала брату.
— И вам не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к Маркхэму.
— Он всегда восхищался моим отцом и, когда папа погиб, оплакивал его почти так же, так я. Он знал, что папа одобрил бы мою помощь этим морякам.
— И он начал фальсифицировать отчеты? — резко сказал Джастин. — Вы понимаете, что толкнули его на преступление, миссис Уодбридж?
— Вы не совсем правы. Прошу вас выслушать меня, ваша светлость. Когда слуги стали один за другим уходить на войну, он не брал никого им на смену, а отдавал мне те деньги, которые полагались на выплату их жалованья.
— Но этого перестало хватать?
— Мы справлялись, — ответила Ивона, — но все больше и больше людей приходило к нам за помощью, и, хотя я пыталась быть жесткой и отказывать некоторым, я не могла вынести их беспомощности. Они не упрашивали меня, они просто говорили: «Я понимаю, мадам, я как-нибудь справлюсь».
Ее голос прервался, и она немного помолчала.
— Я знала, что они не справятся, это было невозможно с такими воспаленными ранами, грозящими гангреной. Некоторые потеряли на войне руку или ногу, другие после контузии очень плохо соображали или… были полупомешаны, так на них повлиял ужас, который им пришлось пережить.
— И что же вы сделали? — спросил маркиз, хотя и догадывался, что именно ответит Ивона.
— Я продала табакерку.
Последовало тягостное молчание. Джастин смотрел на Ивону, а она, казалось, не могла рассказывать дальше.
Сделав над собой усилие, девушка продолжала:
— На мой взгляд, она была не из самых лучших, мне она даже не казалась красивой, но ювелир, который купил у меня мамины драгоценности, неожиданно дал за нее много денег.
Джастин вспомнил табакерку, которую ему показывал Перегрин Персиваль.
— Но одной вам показалось мало, и вы продолжали красть.
— Да, — призналась Ивона. — Сначала я взяла одну, и Марки ничего не заметил. А потом еще… и еще.
Она беспомощно посмотрела на маркиза.
— Это были не лучшие табакерки. Я выбирала такие, которых вам было бы не так жалко, если бы приехали в Хертклиф и заметили пропажу. Вы так долго отсутствовали, что подобное казалось маловероятным.
— Так вы все-таки принимали меня в расчет в этой экстраординарной ситуации! — желчно сказал Джастин.
— Я знала, как эта коллекция была дорога вашему отцу, Марки рассказывал мне об этом. Но у вас, ваша светлость, было столько других интересов за пределами Хертклифа, я не думала, что вы будете жалеть о том, что ничего не значило лично для вас.
— Это было абсолютно необоснованное предположение.
— Теперь я поняла это, когда вы приехали и я увидела ваш интерес к картинам. Но в тот момент я думала, что вы далеко, заняты своими делами, вам нет дела до этого поместья, в то время как люди, прошедшие войну, голодают и нуждаются в помощи.
