Он поклонился, поцеловал протянутую руку и поздоровался с ее подругами, выпрямившимися и чопорно поднявшими головы при его появлении. Арист всегда находил эту позу очаровательной, потому что при этом груди женщин приподнимались.
— Позвольте спросить, как себя чувствует ваш надсмотрщик?
— Оюма выздоравливает, месье, — ответила Мелодия вежливо, но сдержанно.
— Я надеюсь, вы передали ему, что я сожалею о случившемся.
— Да, месье Бруно.
— Я хотел прокатиться верхом с мадемуазель Симоной сегодня утром, но вижу, что опоздал.
— К несчастью, да. Симона выезжает очень рано.
Арист быстро импровизировал:
— Мне жаль, что я не застал ее. Я хотел узнать, не продаст ли она мне одну из своих чистокровных? Я хотел бы купить еще одну охотничью лошадь.
Веселые искры появились в глазах мадам Арчер.
— Вам придется самому спросить у нее об этом. Я думаю, она сейчас в конюшне.
«Она вспоминает неудачу моей охоты, — раздраженно подумал Арист. — Неудачу, спровоцированную ее эксцентричной дочерью».
— Вы думаете, мадемуазель поговорит со мной, если я найду ее там?
Мадам Арчер поколебалась, затем сказала:
— Если она не очень занята. Мальчик отведет вас.
— Спасибо, мадам.
Арист попрощался с гостями. Раб, почти ребенок, кивнул ему и побежал за угол дома. Арист вскочил в седло и последовал за ним. Когда они приближались к конюшне, он услышал звук, от которого у него волосы встали дыбом: дикий крик кобылы, перекрывший ободряющие возгласы грумов. Какого черта? Что там происходит? И в присутствии мадемуазель?
К тому времени как он спешился, в конюшне наступило напряженное молчание. Арист замер в открытых дверях, не в состоянии различить ничего внутри.
Когда его глаза привыкли к слабому освещению, он увидел мужчину, сидящего на корточках рядом с потеющей кобылой, скорчившейся посреди конюшни на подстилке из мха, и осознал, что видит рождение жеребенка. С диким ржанием, от которого у него кровь застыла в жилах, кобыла выдавила жеребенка и стала лизать его окровавленную маленькую головку. Никто не издал ни звука. Все следили, как жеребенок протянул тоненькие, как палочки, ножки и засучил ими, пытаясь встать.
— Аххх! — раздался общий вздох, когда крошечное создание встало, дрожа всем тельцем. Ветеринар опустил руки в ведро воды.
— Хорошо, — сказал он, — теперь вычистите ее. И грум начал ласково помогать матери отмывать жеребенка.
Симона стояла на коленях рядом с дрожащим жеребенком, ее лицо светилось восторгом. На ее юбке была кровь, и щеки были запачканы, когда она вытирала слезы. Она была душераздирающе прекрасна.
Симона подняла глаза, прищурилась и явно узнала силуэт Ариста на фоне льющегося за ним солнечного света.
— О, месье! — воскликнула она. — Посмотрите на нее. Разве она не прелестна?
Ее лицо сияло таким волнением, что Арист был поражен в самое сердце. Он задохнулся от незнакомого ответного чувства.
— Она… в ней видна ее арабская кровь, — наконец выдавил он.
Симона ополоснула руки в ведре с водой и откинула волосы, оставив влажные пряди. Ее глаза сверкали.
Арист опустился на колени на покрытый мхом пол рядом с ней и потянулся к ее мокрым ладоням. Затем, не обращая внимания на ветеринара и грума, занятых жеребенком, он наклонился и поцеловал ее в губы. Они были теплыми и солеными от слез и изумительно дрожали под давлением его губ.
Она отпрянула с легким удивлением и заглянула ему в глаза. Что-то мелькнуло между ними, незнакомый невинный восторг. Ошеломленный, он осознал, что девушка так взволнована рождением жеребенка, что его поцелуй почти не тронул ее. Это было что-то новое в его опыте.
Сияя, Симона сказала ему:
— Ее жеребец — прямой потомок Мессенджера, вы слышали о Мессенджере, месье?
Арист отрицательно покачал головой, еще держа ее руки, еще ошеломленный.
— Не может быть, что вы не слышали. Он один из первых знаменитых чистокровных. Его привез в Вирджинию из Вест-Индии капитан, спасший его, привязав подпорки к его сломанным ногам. У этой маленькой лошадки великие предки.
Она отдернула руки, вскочила на ноги и стала гладить голову кобылы и шептать ей ласковые слова.
— Фламм, моя смелая милая девочка, — нежно шептала Симона, — посмотри, что ты создала! Какой бесценный дар!
Кобыла гордо откинула гриву, как будто точно поняла слова Симоны.
Арист наблюдал, зачарованный. Он чувствовал, как в его груди разбухает незнакомое волнение, влага затуманивает взгляд. Он встал, чувствуя себя совершенно сбитым с толку. Что с ним происходит?
Симона посмотрела на черное лицо грума, как будто расколотое широкой белозубой улыбкой.
— Разве она не красавица, Пен? Я назову ее Алуэтта.
— Алу-эт-та, — напевно произнес грум, отмывая жеребенка.
Кобыла облизывала своего отпрыска, слепо ищущего сосок. Ветеринар помог ему.
— Пен, не давай ей ничего, кроме материнского молока, целый месяц, — инструктировала Симона.
— Да, мамзель.
— После этого мы дадим ей немного козьего молока.
— Персы давали верблюжье молоко, — улыбнулся ветеринар.
Симона рассмеялась:
— Я не думаю, что буду даже пытаться найти его!
Доктор начал опускать закатанные рукава рубашки.
— С ними обеими все будет прекрасно, мадемуазель.
Симона откинула волосы с глаз и повернулась к кобыле.
— Какая хорошая девочка! Я сведу тебя снова с тем же производителем! — сказала она.
Аристу кровь бросилась в голову, когда он представил себе эту сцену и подумал, что Симона будет ее свидетельницей.
— Господи! — воскликнул он.
— Вы, конечно, знаете, месье, что у кобылы лучшее время для зачатия — сразу после того, как она ожеребилась? Через год у нас будет еще один чудный жеребенок.
Арист подавил желание распустить галстук.
— Мадемуазель, совершенно необычно слышать южную леди, говорящую как конюх.
Глаза у Симоны удивленно распахнулись, затем в них появилось веселое понимание.
— Почему вы приехали сегодня, месье Бруно?
— Посмотреть на ваших лошадей… ваших чистокровных.
— Вы приехали в нужное место, — сказала она, поглаживая шею кобылы. — Я не только «южная леди», месье, но и лучший коневод в Луизиане. Мне жаль, что это вас оскорбляет. Ни мой отец, ни мой брат не разделяют мою любовь к великолепным лошадям. Но мне хватает помощи Пена.
— На самом деле, — признался Арист, — я приехал прокатиться с вами.
Он увидел, как изменилось выражение ее лица, как будто она вспомнила о чем-то, и на ее щеках появился румянец. Неужели она только сейчас осознала тот поцелуй в присутствии ветеринара и конюха? Поцелуй, который она не провоцировала, но и не отвергла?