Накрытый для завтрака столъ уютно стоялъ въ уголкѣ, тамъ, гдѣ подлѣ великолѣпной магноліи карабкался пo стѣнѣ дикій виноградъ, часть котораго, перекинувшись черезъ балюстраду, старалась зацѣпиться своими длинными тонкими усиками за ближайшую колонну. Пестрые попугаи арасъ бѣшено раскачивались на своихъ стойкахъ подъ апельсинными деревьями и съ пронзительными криками протягивали шею къ корзинкѣ съ печеньемъ; съ крыши дома слетали стаи воробьевъ, покушавшихся напасть на завтракъ, потомъ появилась Минка робко и поспѣшно, какъ будто она дезертировала въ отворенную дверь.
Она съ такой же страстью, какъ и прежде, рвала всякое письмо, всякую фотографію, все, что можно было разорвать, и уничтожала все что она могла стащить; она ломала вѣера и зонтики своей госпожи, съ большимъ удовольствіемъ царапала ногтями лица прислуги, рвала ихъ платья и утаскивала въ недоступныя мѣста уборы и наряды. Но баронесса всегда защищала свою Минку съ такимъ же безмолвнымъ хладнокровіемъ, съ какимъ баронъ Шиллингъ – свою строющуюся мастерскую. Она съ невозмутимымъ спокойствіемъ покупала себѣ новые вѣера и зонтики, безъ возраженія платила жалующейся прислугѣ за испорченныя вещи и сама лазила по чердакамъ и сѣноваламъ, разыскивая запрятанныя тамъ вещи.
Злобное животное было такъ же проворно и ловко, какъ и восемь лѣтъ назадъ. Оно быстрымъ скачкомъ прогнало съ балюстрады шумѣвшихъ воробьевъ, набило себѣ защечные мѣшки пирожками къ великой досадѣ арасъ и быстро скользнуло на противоположный конецъ террасы. Тамъ поднимались вершины прилегавшей къ террасѣ платановой аллеи; ихъ зелень, точно зеленыя волны, склонялась надъ балюстрадой, и обезьяна, взобравшись по колоннѣ, совершенно скрылась въ освѣжающихъ вѣтвяхъ.
Вслѣдъ за тѣмъ на террасу вышла баронесса. Она была не одна; дама, еще молодая, съ величественной осанкой, со смуглымъ лицемъ и черными густыми спускавшимися на лобъ волосами, слѣдовала за ней. Она положила мягкій пледъ на стулъ, стоявшій въ защищенномъ отъ вѣтра уголкѣ и разостлала мѣхъ на каменныя плиты; она сдѣлала все это очень заботливо, но въ то же время съ достоинствомъ и любовью, какъ подруга юности – ибо баронесса Шиллингъ и фрейленъ Адельгейда фонъ Ридтъ были друзьями дѣтства. Онѣ были неразлучны въ монастырскомъ пансіонѣ и потомъ постоянно переписывались, поэтому понятно, что баронесса въ 1866г., когда ея супругъ рѣшилъ безповоротно отправиться на мѣсто военныхъ дѣйствій, тотчасъ же вытребовала кь себѣ свою пріятельницу, не желая оставаться одной. Съ тѣхъ поръ Адельгейда стала часто бывать у нея и гостить по цѣлымъ мѣсяцамъ, чтобы ухаживать за своей болѣзненной подругой, – она могла это дѣлать, не пренебрегая другими своими обязанностями, такъ какъ была канониссой [14] и не имѣла совсѣмъ родныхъ.
– Пожалуйста, Адельгейда, заставь замолчать этихъ раскричавшихся обжоръ! – сказала съ досадой баронесса, показывая на попугаевъ. – У Арнольда страсть дѣлать мнѣ самые неразумные и несносные подарки, а я потомъ должна изъ вѣжливости терпѣть ихъ подлѣ себя къ величайшему моему мученію.
Она тяжело вздохнула.
Голосъ ея сдѣлался глуше прежняго и былъ преисполненъ горечи, цвѣтъ лица сталъ еще болѣе сѣрымъ, около глазъ и на вискахъ образовались морщины, свидѣтельствовавшія о неутомимой внутренней работѣ тайныхъ страстей и о преждевременной старости.
Она медленно пошла къ столу. Бѣлый вышитый голубымъ шелкомъ капотъ поразительной свѣжести широкими складками спускался съ худой фигуры, маленькій чепчикъ изъ брюсельскихъ кружевъ съ голубымъ бантомъ, приколотый къ распущеннымъ бѣлокурымъ волосамъ довершалъ ея, такъ называемый, утренній туалетъ, составлявшій рѣзкій контрастъ съ черной шелковой одеждой канониссы. Она, очевидно, сдѣлала свой туалетъ ужъ на весь день, – узкое платье плотно облегало ея фигуру, блестящіе волосы тщательно заплетены и приколоты на затылкѣ. Эта серьезная женщина съ темными глазами мало заботилась о красотѣ и удобствѣ.
Въ то время, какъ она кормила бисквитами попугаевъ, изъ стеклянной двери дома вышла молодая дѣвушка и принесла на подносѣ нѣсколько закрытыхъ блюдъ съ горячимъ кушаньемъ и кипятокъ для чая.
Глаза баронессы омрачились.
– Гдѣ же Биркнеръ! Почему вы подаете завтракъ, Iоганна? – спросила она съ досадой.
– Мадемуазель Биркнеръ проситъ у васъ извиненія, у нея сильная головная боль, при которой она въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ не способна ни на какое дѣло, – спокойно отвѣчала молодая дѣвушка.
Она казалось, привыкла къ этому нелюбезному тону. Ея серьезные глаза съ длинными рѣсницами не опустились передъ холоднымъ взглядомъ молодой женщины, и въ выраженіи ея лица, нисколько не измѣнившагося, не видно было, что она оскорбилась замѣчаніемъ.
Она аккуратно и ловко прислуживала у стола.
– Я вижу только два прибора, – сказала баронесса сердито.
– Господинъ баронъ позавтракалъ у себя въ мастерской и два часа тому назадъ уѣхалъ верхомъ, – послѣдовалъ отвѣтъ.
Баронесса закусила губы и опустилась въ кресло; опершись локтемъ на перила и молча отвернувшись, она подперла правой рукой подбородокъ и стала безцѣльно смотрѣть вдаль.
Въ эту минуту въ переднемъ саду раздался жалобный крикъ. Минка какъ бѣшеная бросилась на большую лужайку и, продолжая визжать, потирала себѣ спину, а на монастырской стѣнѣ такъ же бѣшено скакало и прыгало другое безобразное существо, у котораго жесткіе волосы низко спускались на лобъ, и тонкія, какъ лучины, ноги торчали изъ широкихъ бархатныхъ панталонъ. Витъ въ одной рукѣ держалъ самострѣлъ, а другой упирался въ бокъ и громко хохоталъ; онъ видимо былъ въ восторгѣ отъ своей продѣлки. На шумъ изъ дома прибѣжали слуги, взяли согнувшуюся, совсѣмъ разбитую Минку, осыпая бранью сидѣвшаго на стѣнѣ, а въ слуховомъ окнѣ монастырскаго помѣстья появилась маіорша, съ террасы ясно было видно ея постарѣвшее, но все еще прекрасное лицо. Она, какъ видно, сильно сердилась, потому что, поднявъ руку, грозила злому мальчишкѣ, и бранила его.
Въ это время изъ-за стѣны появился совѣтникъ Вольфрамъ; онъ поднялся по лѣстницѣ, которую Витъ приставилъ къ стѣнѣ.
– He безпокойся, Тереза, мнѣ кажется, это мое дѣло, – со злобой сказалъ онъ сестрѣ. – Я не понимаю даже, чего ты сердишься! Конечно, нельзя запретить держать около себя такую отвратительную гадину, если кто желаетъ, но онъ долженъ заботиться о томъ, чтобы она оставалась въ четырехъ стѣнахъ, а не бѣгала на свободѣ, чтобы пугать людей. Я безъ сомнѣнія не накажу своего сына за то, что онъ далъ ей заслуженный урокъ.
Голова маіорши исчезла, а совѣтникъ обхватилъ рyками своего барахтавшагося долговязаго наслѣдника и понесъ его съ лѣстницы.
