любил лошадей не меньше, чем она сама, — а теперь, без него, ей было одиноко, и чего скрывать? — не хватало его. Кто бы мог подумать? Когда он только появился в ее жизни, она сочла его суровым, застегнутым на все пуговицы и совершенно непреклонным в том, что касалось ее безопасности. Что же, по правде говоря, таким он и был, и в те дни ей казалось, что его постоянное присутствие сведет ее с ума, а теперь отчаянно хотелось вернуть назад.
Она покачала головой, прогоняя эту мысль. К этому времени Феба успела пройти сад насквозь. Гравийная дорожка вела к дальней стене и калитке, за которой располагались конюшни. Засов немного заржавел, и ей пришлось повозиться, прежде чем стержень подался, скользнув в пазах. Облегченно вздохнув, она распахнула калитку, но едва ступила на конюшенный двор, как ее грубо схватили чьи-то огромные руки.
Тревельон едва успел проглотить пару ложек комковатой каши, любезно предложенной хозяйкой пансиона, когда в дверь забарабанили что было сил.
Он встал и схватил с каминной полки один из пистолетов, прежде чем открыть дверь. В коридоре стоял Рид: с вытаращенными глазами, по лбу градом катил пот.
— Леди Феба!
Тревельон стиснул зубы, пытаясь не поддаться гневу и страху, вернулся в комнату и, пристегивая пистолеты к ремням на груди, потребовал:
— Докладывайте, Рид.
— Сэр! — Похоже, повелительный тон успокоил лакея, и судорожно сглотнув, он выпалил: — Леди Феба пропала, кэп. Задняя калитка, что ведет к конюшням, сегодня с раннего утра стояла нараспашку, и кто-то видел, как леди заталкивали в карету.
Тревельон выругался.
— Она любила сбегать на конюшню с утра пораньше.
— Да, сэр, — кивнул Рид. — Герцог думает, что леди, должно быть, и пошла туда, а ее похитили.
— Ясно. — Тревельон сунул оба пистолета в кобуры и вышел из комнаты, сделав Риду знак следовать за ним. — Какие меры предпринимаются?
Они с громким топотом спускались по лестнице, и Рид на бегу рассказывал:
— Герцог созвал всех слуг, в том числе и конюхов, и учинил допрос.
— Он знает, что вы поехали за мной? — спросил Тревельон, когда они вышли на улицу, где их ожидали две лошади — весьма вероятно, из конюшен Уэйкфилд-хауса.
— Нет, сэр.
Тревельон взглянул на Рида: этот поступок мог стоить молодому человеку места.
— Молодец, парень!
Капитан вскочил в седло и протянул руку за тростью, которую держал Рид, и вдруг спросил, прежде чем тот успел сесть на коня:
— Помните Алфа из Сент-Джайлза?
— Да, сэр.
— Сможете его разыскать и привести в Уэйкфилд-хаус?
— Попробую, сэр. Есть местечко, где можно навести о нем справки.
— Отлично. Скажите ему, это насчет того дела, о котором мы толковали вчера вечером. И еще, Рид… Передайте, что все сведения, которые удалось добыть, мне нужны немедленно.
— Да, сэр.
Вскочив в седло, Рид повернул коня в сторону предместья Сент-Джайлз. Сам же Тревельон поскакал в противоположном направлении.
Было еще рано — не пробило и восьми часов, — однако улицы Лондона уже наполнились народом, и тем не менее почти весь путь до Уэйкфилд-хауса он проделал рысью и выиграл немало времени.
Тревельон спешился, подошел, хромая, к двери парадного и постучал. Ему открыл дворецкий Пандерс, окинул испытующим взглядом и произнес:
— Прошу вас, сэр.
Дворецкий проводил его в кабинет герцога, где творилось неописуемое: Уэйкфилд перед камином, точь-в-точь тигр в клетке, за письменным столом сидел Крейвен и яростно что-то писал, герцогиня наблюдала за супругом глазами, полными тревоги, а посреди кабинета стояли три горничные и рыдали в голос.
Ее светлость взглянула в сторону двери, поднялась с кресла и воскликнула:
— Капитан Тревельон, слава богу! На вас вся надежда. Герцог едва не повредился рассудком!
Да уж! Если герцогиня прибегает к помощи постороннего, чтобы успокоить мужа, плохо дело.
— Сделаю что смогу, ваша светлость.
Герцогиня стиснула его руку.
— Даже не знаю, что с ним будет, если похитители принудят Фебу к насильственному браку! Она его сестра, он ее искренне любит. Эти люди могут поставить на кон ее счастье и жизнь — например, для того, чтобы заставить его голосовать в парламенте так, как им нужно. — Глаза ее светлости были полны ужаса. — Капитан, вы даже не представляете, какую они могут взять власть над ним, удерживая в своих руках Фебу!
Тревельон похолодел при мысли, что Фебу могут принудить к браку, принудить к…
Он даже прикрыл на миг глаза, чтобы успокоиться, затем все же взглянул на герцогиню.
— Позвольте мне.
Она в ответ кивнула, пропуская его в кабинет, и окликнула мужа:
— Максимус!
Герцог резко обернулся.
— Тревельон!
— Ваша светлость, — коротко кивнул капитан. — Что произошло?
— Вопиющее пренебрежение обязанностями, вот что, — прорычал герцог с такой яростью, что горничные зарыдали с новой силой, страшась хозяйского гнева.
Крейвен поднял глаза от своих записей и жестом подозвал Тревельона. Чтобы расслышать слова камердинера — такой стоял шум, — ему пришлось наклониться.
— В шесть утра его светлость разбудил Бобби, помощник конюха, и сообщил, что видел, как леди Фебу заталкивают в карету в дальнем конце двора. На голову ей накинули что-то вроде мешка, и она не произнесла ни звука.
— Где сейчас этот Бобби? — спросил Тревельон.
— Несомненно, на кухне, приходит в себя, — сухо ответил Крейвен, бросив взгляд на хозяина. — Полагаю, мы вытрясли из парня все, что можно.
Этого было слишком мало, чтобы приступить к действиям: какая-то карета без маломальских примет.
— Он заметил, сколько было похитителей?
— Боюсь, он и до трех-то считает с трудом, — вздохнул Крейвен. — Насколько я понял из слов старшего конюха, этот малый превосходно управляется с лошадьми, но во всем остальном придурковат.
— Что еще было предпринято?
— Расспросили всех, кто работает на конюшне. — Крейвен развел руками. — Больше никто ничего не видел и не слышал.
— А расследование что дало после прошлой попытки?
Уэйкфилд так хватил кулаком по столу, что все предметы подскочили едва не до потолка.
— Ничего. Нам даже не удалось выяснить, кто такой этот человек со шрамом.
— В высшей степени прискорбно, но расследование зашло в тупик, — заметил Крейвен. Действительно прискорбно, черт его подери!
— А что сейчас?
— Его светлость как раз начал допрашивать домашнюю прислугу. — Крейвен кивнул в сторону трех рыдающих горничных. — Тут-то вы и вошли.
Тревельон обернулся. Две служанки: одна пожилая, седовласая, другая — миниатюрная рыжеволосая девушка — явно выполняли работы по дому, а третья, Пауэрс, прислуживала лично леди Фебе. Все три служанки рыдали, прижимая к лицу носовой платок, только вот у Пауэрс глаза оставались сухими, даже не покраснели.
В душе Тревельона вспыхнул гнев, подобный всепожирающему огню, и он рявкнул так, что все, кто
