отрок.
– Та вонючая изба – не мой дом, у меня дом в Ольгове, – отдернул руку боярин, – Агафья! – опять заголосил он, вкладывая в крик все силы.
Из-под ворот вынырнул Дружок, крутнулся вокруг Демьяна, испугав отпрянувшего Горшеньку. Пес кинулся было ласкаться, но почувствовав резкий хмельной дух, тявкнул и полез назад во двор.
– Агаша-а-а…
Поверх забора появилось испуганное личико Агафьи. Очевидно, она залезла на что-то зыбкое и теперь, опасаясь упасть, вцепилась побелевшими пальцами в сухие доски.
– Что ж ты меня позоришь? – зашептала она.
– Агаша, – глупо улыбнулся парень, – лада моя.
– Да ты пьян! – зеленые глаза округлились. – Иди домой, люди смотрят.
– Агаша, прости меня, прости… Я виноват, но я не хотел.
– Сменял ты меня, на князя своего сменял, так чего ж тебе еще надобно? – голос девы дрожал.
– Не мог я от всего отказаться, да не только в князе дело, я сын единственный, отец, мать за мной, сестры. Здесь остаться – значит их бросить. Того я не могу!
– А вот я ради тебя все бы бросила, – в шепоте Агафьи слышалось презрение.
– То бабья доля, совсем другое.
– Другое?! – шепот сорвался на крик. – Моего отца значит можно опозорить, то другое?!
– Я твоему отцу бесчестья не хотел.
– Да что ты? – всплеснула руками Агафья и тут же, пошатнувшись, опять вцепилась в доски. – Видно хмель тебе память укоротил. Уходи, не нужен ты мне.
Парень глотнул сырого воздуха.
– Не нужен, стало быть, – мотнул он головой, стараясь сбросить с себя хмельной угар. – За другого пойдешь?
– Пойду! – с вызовом эхом ответила дева.
– Другой теперь вместо меня тебя будет…
Даже с высоты забора было видно, как побелело лицо девушки, как она вся напряглась в ожидании страшного признания. Демьян сразу протрезвел. Оглянувшись, он, наконец, заметил большую толпу зевак у себя за спиной: перешептывающиеся бабы, скалящиеся детишки, ухмыляющиеся вои из дружины Святослава.
– Другой вместо меня тебя под венец поведет. Прощай, – исправил парень неосторожные слова.
Умывшись грязным талым снегом, он, не оглядываясь, побрел прочь.
– Ну, что стоите?! – неожиданно крикнул в толпу Горшенька. – Хмельного никогда не видели? А ты – дура! – крикнул он безо всякого почтения дочери воеводы и побежал догонять боярина.
Зеваки, перешептываясь, стали расходиться. Голоса быстро смолкли в отдалении. А за глухим забором, сидя на собачьей будке, скрытая от злого любопытства, горькими слезами давилась Агаша.
Глава V. Снег черный и белый
«Когда снег по осени землю накрыл, он был белый, пушистый, глаз радовал, а теперь-то что?»
Демьяна беспощадно рвало. Он с трудом успел забежать за угол клети, чтобы не позориться перед дружиной. Бражка попросилась наружу, за ней рвались и кишки. Где-то за спиной уже подкрадывалась головная боль, готовая вонзить острые иглы похмелья.
Его вои толпились поодаль, озадаченно переговариваясь.
– Ушицы ему нужно поесть, такой улов вчера притащили, а он даже не притронулся, – вздохнул Горшеня.
– Кваску бы ему сейчас, да где ж взять? – Первуша зло сплюнул. – Все у них здесь дрянь, и бражка их – дрянь!
– Да, все – дрянь, – поддакнул ему Пронька, – беда, вот только девки больно хороши.
И тут же получил подзатыльник от десятника.
– Я же правду сказал? Были бы девки похуже, так и бражку пить бы не пришлось.
– Молчи уж.
Из-за угла вышел осунувшийся Демьян.
– Полегчало? – посочувствовал Первуша.
– Полегчало, – сухо ответил боярин, избегая смотреть дружинникам в глаза.
– Умыкать будем? – бесцеремонно спросил Проня, отойдя от десятников на безопасное расстояние.
– Нет, ей того не надобно… Воды притащи умыться и рубаху чистую, да живей, а то на службу опоздаем.
Олексич старался делать вид, что ничего не случилось, все как прежде. Но чем больше он прилагал усилия, тем явственней проступало уныние.
В церкви Демьян сразу заметил ее. Он не смотрел, отворачивал голову, пытался состроить равнодушие, но все равно краем глаза невольно ловил завернутую в аксамитовые одежды тонкую фигуру. Агафья на этот раз не пряталась промеж старух, не перешептывалась с бойкими девками, она стояла, гордо вскинув голову, рядом с мачехой в первом ряду от алтаря, там, где и положено было по праву занимать место дочери хозяина заставы. Красавица тоже не смотрела в сторону Демьяна, но он был уверен… да уверен, что и Агаша чувствует его присутствие.
Вокруг все шушукались, криво ухмылялись. Весть о пьяной выходке ольговского боярина еще вчера облетела весь городец, и теперь была главной сплетней заутренней. Любопытствующие переводили взгляд с дочери воеводы на несостоявшегося жениха, пытаясь получить новую пищу для разговоров. Но горе-влюбленные, казалось, внимательно следили за службой, внимая речам молоденького отца Леонтия. Не дождавшись перемигиваний или каких-то других знаков, вскоре пару оставили в покое.
Сколько Демьян утром не обливался холодной водицей и не растирал снегом виски, вид у него все равно был помятый и уставший.
– Что, Робша, всю ночь по Агашке рыдал? – поддел его в бок Филька Буян.
– Не твое дело.
– Думал, мне отказали, так тебя захудалого в зятья примут? Петух соколом себя возомнил.
– Ты что ли сокол? – усмехнулся Демьян.
– Ну, уж как петух под заборами не кричу.
Филька видел, что Олексичу худо с похмелья, и явно нарывался на драку, не желая упустить такой удобный момент.
– Врезал бы я тебе, да в Божьем храме грешно, – Демьян сжал кулаки.
– В храме нельзя, а за храмом-то можно, после службы, – и толкнув соперника в плечо, Буян нырнул в толпу.
– Только драки нам сейчас и не хватало, – проворчал слышавший все Горшеня.
– Драка мне сейчас и нужна, – Демьян невольно поворотил голову, и тут же встретился взглядом с Агашей. В ее глазах было беспокойство. «Неужто переживает?!» От этого на душе у парня сразу стало благостно, а иглы боли теперь кололи не так жестоко.
Народ в церкви оживился. «Биться… биться станут», – полетело со всех сторон.
За церковной оградой толпа очертила место поединка, в воздухе летало возбуждение. Демьян с Филькой быстро скидывали с себя кожухи и свиты, чтобы драться в одних исподних рубахах.
– Масленая только завтра, Божье воскресение нынче, а вы драку затеваете! – пытался увещевать задир Леонтий.
– Пусть разомнутся, – лениво отмахнулся от священника Святослав Липовецкий, – а то от скуки да безделья зачахли совсем.
– Их люди, сами разберутся, – с показным равнодушием устранился и воевода.
Александр молчал, по его внешне спокойному лицу ничего невозможно было прочесть.
Все смолкло в ожидании.
Филька был мелковат ростом, но широк в плечах, с развитым торсом на крепких ногах, мужицкими большими кулаками легко гнул подковы и пробивал толстые доски. Однако
