Йола с удивлением посмотрела на него. Нет, она никак не ожидала от него таких речей.
— И как легко поверить, что в обычной, повседневной жизни этого не бывает. И все же, что бы мы ни говорили, это стремление живет в нас, и голос нашептывает нам, только не на ухо, а прямо в душу, и влечет нас туда, куда призывает нас Церковь.
От его слов у Йолы перехватило дыхание.
Это просто невероятно! Он рассказывает ей про Жанну д’Арк, которой она всегда молилась, которая так тесно связана с долиной Луары и была частью ее детства. Портрет этой святой был вышит на гобелене, украшавшем часовню их замка.
— Мне кажется, вы меня понимаете, — улыбаясь, промолвил маркиз. — Именно поэтому, моя дорогая, вы поймете, что я имею в виду, когда говорю, что внутренний голос нашептывает мне, что вы моя, ибо так при вашем рождении предначертал сам Господь.
Ей с трудом верилось, что она слышит от него такие слова, и все же, крепко держа его за руку, Йола чувствовала, как каждое сказанное им слово находит отклик в ее сердце и в ее душе.
Она всегда мечтала о том, чтобы мужчина думал о ней именно так. Все, что она читала, о чем говорила когда-то с отцом, убеждало ее в том, что любовь должна быть именно такой, как ее описывал маркиз.
Это была та самая любовь, о которой она так страстно мечтала, считая, что никогда не обретет ее с человеком, которого бабушка и отец прочили ей в мужья.
— Я люблю вас, — просто сказала она. Глаза ее ярко блестели.
— Моя нежная, моя дорогая! — охрипшим голосом воскликнул маркиз.
Он привлек ее к себе и заключил в объятия. Крепко прижав ее к себе, он нежно, как накануне вечером, приник к ее губам. Он целовал ее, как сокровище, как святыню. Когда он ощутил мягкость ее уст, податливость тела, охваченного трепетом, его поцелуй стал более жадным и властным.
Комната, где они находились, перестала существовать. Йоле казалось, будто они стоят на террасе замка, чьи стены высятся у них за спиной, а перед ними простирается цветущая долина, словно сказочная страна, исполненная красоты и любви.
Именно об этом она всегда мечтала, стремилась всем своим существом. Это была любовь, настоящая любовь, которая не берет в расчет цену жертвы и ничего не требует взамен, кроме собственного совершенства.
Маркиз вздохнул, словно его внутреннее напряжение ослабло, после чего, по-прежнему сжимая Йолу в объятиях, привлек ее на стоявший у стены диван.
— А теперь пора строить планы, моя дорогая. Планы на будущее.
— Какие планы? — прошептала Йола.
Ее захлестывали волны счастья. Она не могла думать ни о чем другом, лишь о маркизе, о том, как он близок к ней, как нежны прикосновения его губ, какие сильные у него руки.
— Я не хочу вас терять, — ответил Леонид де Монтеро. — Я хочу быть с вами день и ночь, бесценная моя.
— Я тоже… этого хочу, — пролепетала Йола.
Он поцеловал ее лоб, потом глаза, потом снова припал к губам.
— Скажите мне еще раз, что вы меня любите, — попросил он. — Я хочу убедиться, что само совершенство в вашем лице принадлежит мне.
— Я люблю вас, — послушно произнесла Йола. — Люблю так сильно, что ни о чем другом не могу думать. Мне хочется все время повторять эти слова — я люблю вас — и слышать их из ваших уст.
— Я обожаю вас. Боготворю вас.
— Навеки?
Маркиз улыбнулся.
— Этот вопрос мы все задаем, но что касается нас с вами, радость моя, я верю, что наша любовь продлится целую вечность и еще один день.
— Именно это я и хотела вам сказать! — воскликнула Йола. — Лео, все так странно и удивительно, потому что я…
Она едва не сказала: «Потому что я не Йола Лефлёр, а Мария Тереза де Богарне».
С ее губ чуть не сорвалось признание, но маркиз перебил ее:
— Причина, почему я сегодня отвез вас домой так рано, вместо того чтобы провести в вашем обществе еще несколько часов, заключалась в том, что мне хотелось взглянуть на дом, который должен вам понравиться.
— Дом? — не поверила своим ушам Йола.
— Да, я нашел дом, где мы можем быть вместе, — ответил маркиз. — Я ревную вас даже к Эме, с которой вы проводите больше времени, чем со мной, и если вы согласны, то можете переехать туда завтра же.
Йола замерла. Ей показалось, будто сердце ей сжала чья-то ледяная рука, выжимая из него счастье.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Все очень просто, — отвечал маркиз. — Я нашел прелестный домик с садом на краю Булонского леса. Вы можете поселиться в нем уже завтра. — Одарив Йолу улыбкой, он добавил: — Потом, когда у нас будет время, мы можем уехать из Парижа в какое-нибудь тихое местечко, где у нас будет возможность узнать друг друга ближе.
— Вы… вы о чем… меня просите? — пролепетала Йола.
— Думаю, самым точным определением будет, — произнес маркиз, слегка скривив губы, — что я предлагаю вам мое покровительство. Но на самом деле я дарю вам, моя дорогая, мою любовь, мое сердце и все, что у меня есть.
Йоле показалось, будто в комнате внезапно стало темно.
— Вы… вы предлагаете мне стать вашей любовницей? — прошептала она, с трудом узнавая собственный голос.
— А вы думаете, что я готов делиться вами с кем-то еще? — вопросом на вопрос ответил маркиз. — Разумеется, я прошу вас, чтобы вы принадлежали только мне. — Он улыбнулся и продолжал: — К сожалению, моя дорогая, я не могу осыпать вас драгоценностями, какие носит Ла Паива, равно как не могу дать вам десяток карет в тон вашим платьям, как это любит мадам Мюзар, но мне кажется, что наша любовь восполнит многие вещи, которые, к несчастью, я не могу себе позволить. Он привлек Йолу еще ближе и заговорил дальше: — Я верю вам, когда вы говорите, что любите меня, ибо знаю, моя прекрасная, что вы не способны на ложь. Именно это дает мне все основания полагать, что хотя я и не миллионер и могу подарить вам лишь комфорт, но отнюдь не роскошь, самое главное для нас то, что мы будем счастливы.
С этими словами он поцеловал ее в лоб.
— Дорогая моя, я еще должен обучить вас многим вещам. Я разбудил мою Спящую красавицу, но она еще не до конца проснулась. Для меня же самым упоительным делом моей жизни будет помочь ей окончательно стряхнуть с себя сон.
Йола онемела. И мысленно сказала себе, что именно это она и предвидела.
И все же она была потрясена, если не сказать напугана, его предложением. Ведь, по сути, маркиз предлагал ей то, что он предложил бы любой женщине из тех, которых так презирают Эме и мадам Реназе.
Она не знала, что ответить ему и как объяснить, что он предлагает ей невозможное. Высвободившись из его объятий, Йола встала и проговорила:
— Пожалуй, я должна вернуться домой. У меня разболелась голова.
