Риви спрыгнул с седла и снял Мэгги, и пока она с недовольным видом отряхивала юбки, пытаясь придать себе приличный вид, прибежали две маленькие чернокожие девочки, восхищенно глядя на Риви и широко, до ушей улыбаясь.
— Добродетель и Милосердие, — шепотом сообщил Риви.
— Кто? — спросила Мэгги.
Риви не потрудился повторить необычные имена девочек.
— Их родители подпали под влияние кое-каких английских миссионеров, — добавил он. — Всякий раз, когда приезжаю в Парамату, они ходят за мной по пятам. Куда я, туда и они.
Как это обычно случалось при встрече с детьми, Мэгги была очарована. Забыв о собственном опасном положении, она улыбнулась красивым малышкам. Риви взял ее за руку и потащил по ступенькам к двери. Он оглянулся, как и Мэгги, и увидел, что его две поклонницы не отстают. Он тяжело вздохнул и открыл дверь.
— Конечно, — шутливо сказал он, — Добродетель и Милосердие будут преследовать меня до конца моих дней.
Не успел Риви открыть дверь, как ему в объятия с радостным воплем «Папа!» бросилась маленькая девочка, та самая, которую Мэгги видела в Сиднее играющей на лужайке. Привязанность Риви к ребенку была очевидна. Он крепко обнял ее, а она непримиримо-изучающе смотрела на Мэгги через его широкое плечо своими сине-зелеными глазами.
Риви слегка повернулся в просторном, хорошо освещенном коридоре и сказал:
— Мэгги, это Элизабет.
Мэгги автоматически протянула ей руку. С минуту Элизабет просто смотрела в лицо Мэгги, не торопясь расцепить руки, обнимавшие шею Риви. И хотя в мире взрослых это назвали бы снобизмом, в манере ребенка не было никакого недружелюбия.
— Привет, Элизабет, — вежливо сказала Мэгги, искренне улыбаясь.
— Она редко разговаривает, — заметил Риви, когда они пришли в огромную гостиную, и молчание, по его мнению, крайне затянулось. Он опустил Элизабет на ноги, и она убежала.
— Единственное, что она постоянно произносит, это «папа».
Мэгги была так задумчива, что почти не заметила неброской элегантности обстановки.
— Но ей, должно быть, уже четыре, по крайней мере…
Риви бесцеремонно сделал Мэгги знак садиться, а когда она опустилась в кресло у массивного каменного камина, вышел из комнаты. Он вернулся, неся в руке стакан какой-то жидкости янтарного цвета. Мэгги не решилась взглянуть на часы в открытую, но выгнула бровь: еще было слишком рано для спиртного.
Риви усмехнулся, заметив ее реакцию, и сел в кресло напротив.
— Я подумал, что ты предпочтешь чай этому типу освежающего, — сказал он, и не успела Мэгги согласиться с тем, что она действительно предпочла бы чай, как в комнату вошла негритянка с подносом в руках. Женщина поставила поднос на столик рядом с креслом Мэгги и, не сказав ни слова, даже не посмотрев ни на Риви, ни на его гостью, вышла из комнаты.
— Полагаю, мать Добродетели и Милосердия? — спросила Мэгги просто для поддержания разговора и размышляя, как следует вести себя в такой необычной ситуации.
— Полагаю, Кала имеет к ним какое-то отношение, — Риви улыбнулся, — хотя она им и не мать.
У аборигенов свой взгляд на родственные отношения.
Мэгги вытаращила глаза.
— Аборигены? Но мне казалось, что это дикари, скитающиеся вдали от городов…
— Многие именно таковы и есть, — спокойно уточнил Риви. — Есть кочевые племена, которые бросают все добро, снимаются с мест, стоит им только захотеть.
Прежде чем Мэгги успела ответить, в комнату, широко шагая, вошел низенький, лысеющий человек представительного вида. В руке он держал шляпу с круглыми полями. Выражение его маленьких, бесцветных глазок, когда он посмотрел на Мэгги, граничило с неодобрением. Риви, ничуть не смутившись, отставил в сторону стакан, и, взглянув на незнакомца еще раз, Мэгги поняла, чем вызвана такая любезность. На нем был воротничок священника. Риви встал и, сердечно кивнув, сказал:
— Преподобный Колинз.
Преподобный кивнул в ответ.
— Пора двигать дальше, — сказал он с сильным австралийским акцентом. — Я, конечно же, не мог уехать, не сказав, что благодаря вашей доброте я провел эту грозовую ночь с большими удобствами под крышей вашего дома.
Мэгги бросила на Риви быстрый взгляд, поняв, почему он не отвез ее в дом прошлой ночью, и отпила чай.
Риви пожал руку преподобному Колинзу.
— Рад, что вы остались довольны, — сказал он. Риви как раз собирался представить ему Мэгги, когда священник повернулся и вышел из комнаты. Это была явная демонстрация пренебрежения: с таким же успехом Мэгги могла быть невидимкой. Уязвленная, Мэгги посмотрела прямо в глаза Риви Маккене, когда тот сел в кресло.
— Вы не показались мне особо религиозным, — сказала она.
Он улыбнулся.
— Я и в самом деле не религиозен. Я собирался остаться в лагере, потому что Самаритянин должен был скакать сегодня. Преподобный Колинз приехал издалека, и у него не было фургона.
Мэгги украдкой взглянула на часы на камине. Они тихо жужжали, собираясь пробить очередной час. Один тяжелый удар последовал за другим.
— Я опоздала на омнибус, — проворчала Мэгги раздраженно.
— Не волнуйся, ты будешь в Сиднее до того, как вернется Дункан, — резко отозвался Риви.
— Вы не любите мистера Кирка, так ведь? — полюбопытствовала Мэгги, пристально наблюдая за Риви.
Она заметила, как посуровели черты его лица, а на щеке задергался мускул.
— Слабо сказано, — ответил он. — Дункан может казаться очаровательным и любезным, но он неподходящее общество для беззащитной девушки.
Горло у Мэгги сдавило, и она посмотрела на свои руки: чашка, которую она держала, слегка стучала донышком о блюдце. Когда она подняла глаза, в них читалось отчаяние от осознания того, как много она потеряла.
— А вы? — колко спросила она. Риви Маккена тяжело, прерывисто вздохнул.
— Я сожалею, Мэгги. Обо всем.
То, что он сожалел о случившемся, немного обидело Мэгги, но она ни за что не призналась бы в этом.
— Именно поэтому вы похитили меня из гостиницы и привезли сюда, — презрительно-дерзко сказала она.
На загорелом, суровом лице Риви изогнулись темные брови.
— Думаешь, я хочу… так сказать… снова совратить тебя?
Мэгги покраснела и отставила чашку с блюдцем, чуть не уронив их.
— Что же остается еще думать? — прошипела она, не желая, чтобы ее услышали посторонние.
Риви откинулся на спинку кресла и долго наблюдал за Мэгги. Губы его слегка вздрагивали, а глаза открыто смеялись. Она готова была вскочить и дать ему пощечину, но лицо его посерьезнело, и он сказал:
— Ты не права. Я сожалею о том, что произошло, и привез тебя сюда только для того, чтобы доказать, что со мной ты в безопасности?
