она просто бродила по улицам и закоулкам, там, где туристы редкий гость, где жизнь идет своим чередом, где Ницца это не вечный праздник роскоши и достатка, а тяжелая грошовая работа. Все это время, ей казалось, что за ней кто-то следит, и то и дело, тревожно оглядывалась назад, но, не видя никого за собой, лишь ускоряла шаг. Вот опять это чувство, но кругом никого, лишь желтые раскосые глаза трёхшёрстной кошки, смотрят на нее и с любопытством и будто бы с укором.
Может час, а может больше бродила Анна по городу в поисках решениях. Чувствуя себя словно в клетке, не в силах выбраться, она отчаянно искала выход, но не находила. Ни денег, ни возможностей, никто в этом чужом и враждебном мире, где каждый сам за себя. Впрочем, как и в любом другом месте, не хуже и не лучше других. Опустошенная и уставшая, Анна осознала, что, как и прежде, ей придется примириться. Бунтуй, не соглашайся, все пустое, и мысленно опустив руки, она повернула к дому Остеррайхов, как вдруг, прямо сзади нее, громко стукнула дверь авто, и знакомый низкий голос тихо произнес:
— Долго же я тебя искал.
Анна резко обернулась. Он стоял, опершись о дверь автомобиля. Руки и ноги его были скрещены, но, несмотря на сдержанную позу, вид его был расслаблен и даже отрешен. Дэвид посмотрел на нее, но, не сделав и шага на встречу, продолжил:
— Думаю, нам стоит поговорить.
Куда исчезла ее робость и смирение, и вместо того, чтобы обрадоваться Дэвиду как манне небесной, Анна сверкнула на него своими острыми глазами и нарочито громко рассмеялась:
— А я то винила себя, что оставила тебя. Думала я во всем виновата! Лжец, а я наивна и слепа. Нам не о чем говорить, — отрезала она, и, повернувшись, направилась к дому Остеррайхов.
Где-то в глубине души она желала, чтобы он окликнул ее, остановил, обнял, и не отпустил, но она знала, даже если она всем сердцем желает простить его, даже если она желает быть с ним, если сейчас, она даст слабину, дрогнет перед его обаянием вновь слепо и покорно, то едва ли он будет уважать ее и ценить в будущем. Он мог бы с легкостью сломить ее дух, она чувствовала в нем разрушительную силу его характера, его надменности и холодности, и поступи она лишь по зову сердца, минуя разум, растворись в нем, как она того желает, подчинись и подладься, и навсегда исчезнешь, как личность, как единица.
И желая порвать порочный круг жертвенного смирения и получить хотя бы раз в жизни либо все, либо ничего, в стремлении перестать довольствоваться малым, она гордо выпрямила спину, и быстрым, но спокойным шагом пошла прочь, поставив будущее на зеро.
Секунда. Минута. Ее решимость с каждым шагом таяла, ноги отяжелели, удаляясь от него, Анна удалялась от мечты, ее накрыли сомнения и дух, ее сильный, но хрупкий уже было готов склониться, как вдруг, перехватив ее руку, он резко остановил ее и повернул к себе.
— А что ты желала? Чтобы после твоего ухода, я остался один и страдал? Это так по-русски, любить и желать страдать! — зло сказал он. Впрочем, не важно, что он говорил, он остановил ее, и он оправдывался. Теперь в ее власти было, простить его или отвергнуть. Она, конечно, простит, но ему об этом знать, пока не стоит.
— Ты просил определиться меня, думаю, для начала, ты должен определиться сам, — спокойно произнесла Анна, мягко освобождая руку из его ладоней.
Он вдруг засмеялся, открыто, звонко, и, притянув ее к себе, нежно, но твердо сказал:
— Ах, милая Энн, тебе лишь только кажется, я ничего не замечаю и не понимаю. Не пытайся перехитрить меня, тебе это никогда не удастся. Если бы я хотел читать между строк, но я не хочу. Так что не играй со мной, милая Энн. Не играй. — И выпустив ее из рук, уже спокойно произнес:
— Я хочу посмотреть одну виллу, в Теуль-сюр-мер. Не такую роскошную, как Вилла Святой Камиллы Жикелей. Но все же со своими преимуществами. Поедем со мной, Энн? — спросил он не глядя на Анну и, повернув к машине, открыл дверцу пассажирского сидения, как жест доброй воли. Дэвид посмотрел на нее пытливо, и рукой пригласив присоединиться, поставил ее перед выбором, следовать за ним или расстаться здесь и сейчас навсегда.
Секунду Анна колебалась, секунда на раздумье, и, шагнув решительно к нему навстречу, впервые сделала свой выбор.
И роскошный Бьюик унес их за горизонт, где горы цветы кармина смыкались с нежно-голубым небом, как раковина устрицы, скрывающей свою драгоценную жемчужину, на дне самого чистого море цвета лазурь.
Доехав до положенного места, автомобиль остановился у подъездной дорожки. Резные металлические ворота были закрыты на ключ.
Сначала вышел из машины Дэвид, он открыл дверь со стороны Анны и помог ей выйти. Она все еще толком не понимала куда и зачем они приехали, но покорно повиновалась каждому его решению. Но как далеко было это смирение от того христианского смирения, которому она следовало всю жизнь. То было смирение по зову сердца, истинное желание следовать за мужчиной которого любишь.
Он попросил ее подождать, и она, скрестив руки за спиной, оперлась о дверцу автомобиля, внимательно наблюдая за каждым движением Дэвида. Как он спокойно и со знанием дела нашел припрятанный для него ключ, как лишь секунду потрудившись, над, казалось, безнадежно заржавевшим замком, легко его открыл, как играючи отворил недвижимую и тяжелую дверь и, улыбнувшись ей своей открытой, лучезарной и умиротворяющей улыбкой спросил:
— Поедем? Или оставим здесь авто и пройдемся пешком?
— Лучше пешком, — предложила Анна. Она все еще не знала, зачем они сюда приехали, и зачем он позвал ее. Только лишь посмотреть чужую виллу? Ей было любопытно, но не так чтоб слишком. Отчего-то для нее перестал существовать в эту минуту и день прошлый и день будущий. Она медленно и лениво шла по дорожке серпантином уходящей вверх, под легким осенним ветром, где солнце так ласково и так спокойно.
Они шли в ногу, но почти в метре друг от друга. Ни он, ни она не сделали и шага на встречу друг другу, не оттого что не желали, а оттого что не спешили, ясно осознавая, что ни к чему торопить мгновения, когда все только впереди.
Вилла оказалась совсем небольшой, всего три спальни в один этаж. С обветшалых стен сыпалась штукатурка. Все окна и двери были открыты настежь, по всей видимости,
