воздухом я сделала надрез на ее горле.
И все же… каждый практикующий врач когда-нибудь с подобным сталкивался. Даже тогда, в современной больнице со всеми известными видами спасательного оборудования, со мной такое случалось.
Какой-нибудь будущий местный врач однажды столкнется с той же дилеммой: решиться на рискованное лечение или позволить умереть пациенту, которого, возможно, удалось бы спасти. Перед таким же сложным выбором стояла и я: маловероятное обвинение в непредумышленном убийстве или неустановленная ценность моих записей для того, кто пожелает почерпнуть из них знания.
Кто бы это мог быть? Задумавшись, я вытерла перо. Медицинских учебных заведений сейчас очень мало, да и те в основном в Европе. Большинство врачей получали знания на практике, работая помощниками у опытных докторов. Я на ощупь подцепила пальцем страницы и открыла журнал в самом начале, на записях его изначального владельца.
Роулингс не учился в медицинской школе. А даже если бы учился… Мои губы искривились, когда я вспомнила некоторые способы лечения, о которых прочитала на плотно исписанных страницах: настой жидкой ртути от сифилиса, банки при эпилептических припадках, вскрытие ланцетом и кровопускание при любом заболевании, от несварения до импотенции.
И все-таки Дэниел Роулингс был врачом. Он заботился о своих пациентах, его интересовали загадки человеческого тела.
Следуя внезапному порыву, я перевернула страницы и вернулась к записям Роулингса. Может, я просто откладывала решение, доверяя его принятие моему подсознанию, а может, мне просто не хватало общения с другим врачом.
С кем-то вроде меня. Невидящим взглядом я уставилась на исписанную аккуратным мелким почерком страницу с тщательно прорисованными иллюстрациями. Где найти кого-то вроде меня?
Нигде. Я уже задумывалась об этом, пусть и мимолетно, просто осознавая, что есть такая проблема. В колонии Северной Каролины, насколько известно, имелся лишь один официально назначенный «доктор» — Фентиман. Фыркнув, я сделала еще глоток чая. Уж лучше Мюррей Маклауд со своими бесполезными препаратами — от них, по крайней мере, обычно никакого вреда.
Простая истина заключалась в том, что я тоже не вечная. Надо найти кого-то, кому я смогла бы передать хотя бы основы своих знаний.
Приглушенные смешки из-за стола — это девушки шептались о чем-то над горшками с зельцем из свиного мяса, мисками с кислой капустой и вареным картофелем. «Нет, — с каплей сожаления подумала я. — Не Брианна».
Было бы логично выбрать ее, ведь она, по крайней мере, знала, что представляет собой новейшая медицина. Не пришлось бы бороться с невежеством и суевериями, не надо было бы доказывать ей пользу дезинфекции и опасность микробов. Однако у нее не было врожденной склонности, природного чутья лекаря. Она не испытывала тошноту при виде крови и не боялась ее — Брианна часто помогала мне в принятии родов и несложных хирургических операциях, — и все же ей не хватало того особенного сочетания сочувствия и безжалостности, которым должен обладать доктор.
Свет пламени отражался в ее ниспадающих волнами волосах, и я подумала, что Брианна скорее папина дочка. Она унаследовала его храбрость, его невероятную нежность — храбрость воина и нежность силы. Я не сумела передать ей свой дар, знания плоти и крови, загадки тайных уголков сердца.
Брианна резко подняла голову и посмотрела на дверь.
За стуком дождя он был едва различим, но зная, что он там, я уловила его — мужской голос, громко напевающий. Мужчины возвращались из убежища на горе.
Кенни Линдси попросил Роджера спеть для Розамунд caithris, торжественную гэльскую похоронную песнь.
— Она не была шотландкой, — сказал Кенни, вытирая затуманенные от слез и долгого ночного наблюдения глаза. — И даже набожной не была. Но ей нравились такие песни и как ты, Маккензи, поешь их.
Роджер никогда раньше не пел и, насколько я знала, даже не слышал caithris.
— Не волнуйся, — прошептал Джейми, сжав его руку, — просто пой погромче.
Роджер с серьезным видом покорно склонил голову и отправился вместе с Джейми и Кеннетом пить виски в токе для соложения и узнавать, что можно, о жизни Розамунд, чтобы душевнее оплакать с помощью песни ее уход.
Хриплое пение затихло — переменился ветер. Из-за его порыва мы и услышали их так скоро — сейчас они должны направляться в Ридж, чтобы собрать скорбящих из отдаленных хижин и привести сюда в дом. Ужин, пение и рассказывание историй растянутся на всю ночь.
Подумав об этом, я невольно зевнула. Утром я поспала несколько часов, но этого, боюсь, не хватит, чтобы пережить гэльские поминки и похороны, устроенные с полным размахом. К рассвету все гости повалятся на пол, и от них будет нести виски.
Я снова зевнула, затем поморгала. Перед глазами поплыло, и я потрясла головой. Все тело ломило от усталости, хотелось только одного — лечь в кровать и проспать несколько дней.
Глубоко задумавшись, я не заметила, как ко мне подошла Брианна. Она положила руки мне на плечи, встала ближе, и я почувствовала тепло ее прикосновения. Марсали уже ушла, мы остались одни. Брианна начала массировать мне плечи своими длинными большими пальцами, медленно продвигаясь вверх по шее.
— Устала? — спросила она.
— М-м. Справлюсь.
Я закрыла журнал и расслабилась — от ее касаний стало легче. Я и не думала, что так сильно напряжена.
* * *
В большой комнате было тихо и спокойно. Миссис Баг подавала мясо. Девушки зажгли свечи и поставили по одной на каждом конце перегруженного едой стола. От внезапно налетевшего сквозняка пламя заколыхалось, отбрасывая тени на побеленные стены и неподвижный гроб.
— Кажется, я убила ее, — вдруг сказала я. — Убила пенициллином.
Длинные пальцы не перестали мять мне шею.
— Уверена? — пробормотала Брианна. — Другого выхода ведь не было?
— Нет.
По телу прошла легкая дрожь от чувства облегчения, которому поспособствовало и мое прямолинейное признание, и постепенное снятие мучительного напряжения в шее и плечах.
— Не волнуйся, — тихо сказала Бри, потирая мою кожу. — Она бы все равно умерла, так? Это печально, но ты не сделала ничего плохого. Сама знаешь.
— Знаю.
К моему удивлению, по щеке скатилась слеза и капнула на страницу журнала, бумага сморщилась. Я зажмурилась, стараясь взять себя в руки. Не хотелось огорчать Брианну.
Она и не огорчилась. Убрала руки с моих плеч, послышался скрежет ножек табурета по полу. Брианна обняла меня, и я позволила ей притянуть меня к себе. Она держала меня в объятиях, и ее равномерное дыхание успокаивало.
— Я однажды обедала с дядей Джо, а он как раз перед этим потерял пациента, — наконец заговорила Брианна. — И рассказал мне.
— Правда? — удивилась я. Не думала, что Джо станет делиться с ней таким.
— Он не собирался. Я заметила, что его
