люди. – Мой отец слаб здоровьем, он не управится со всеми делами… Но нужно дождаться, пока он вернется из Уппсалы. Я без него работников нанимать не могу.
Незнакомец, назвавшийся Триди, имел вполне мирный вид и смотрел дружелюбно. Выглядел он человеком толковым, опытным и надежным, и Снефрид не могла понять, почему ей хочется, чтобы он ушел и больше никогда не возвращался. Его взгляд притягивали его руки: с широкими кончиками длинных пальцев, с побелевшими шрамами на суставах, со вздутыми венами на внешней стороны кисти, они сами говорили о привычке к тяжелой работе, но и чем-то пугали.
– Конечно, стоит дождаться хозяина, чтобы все было уж по порядку, – согласился Триди. – Был бы рад, если бы до тех пор ты позволила мне пожить у вас и помочь. Я готов пока работать без платы, только за еду. Вы стрижете овец? – Он кивнул на разложенные для просушки груды шерсти. – Если найдутся еще одни ножницы, я мог бы помочь в этом деле.
– Хорошо, пойдем. Но думаю, сперва ты хотел бы поесть?
– Если ты будешь так добра, хозяйка, я бы не отказался.
Время ужина еще не настало, но Снефрид не могла гнать на работу голодного человека, который, судя по виду, шел целый день. Правда, усталости в госте не замечалось – казалось, он так же мало способен устать, как дерево или камень. С утра осталась каша и немного козьего сыра. В еде гость оказался умерен и даже не доел все предложенное, а потом глотнул сыворотки и встал, выражая готовность приняться за дело.
Коль передал ему ножницы и показал на плоский камень, который служил стригальным столом. Триди ловко связал барану три ноги, оставив одну свободной, поднял его на стол, уложил левым боком, спиной к себе. Перед этим он скинул бурый плащ и верхнюю рубаху, и под серой сорочкой было видно, как вздуваются от усилий узловатые мышцы на предплечье. Взявшись за ножницы, сначала он срезал загрязненную шерсть, с налипшим навозом, и бросил в корзину для таких отходов, потом взялся за шерсть получше – с ног, хвоста, внутренней стороны бедра и прочих таких мест. Отложив эту шерсть в подходящую кучу, наконец принялся снимать единым полотном лучшую шерсть с живота и груди.
Снефрид, Мьёлль и Коль, стоя в ряд, внимательно наблюдали, как Триди переворачивает барана на правый бок, снимает шерсть с левого бока, лопатки, холки… Под самый конец – с головы и шеи. И хотя в этих краях кое-что делали иначе, нельзя было не признать ловкости и опытности нового работника. Барашек, наконец спущенный со стола, был обстрижен так хорошо, что сам Асбранд едва ли сделал бы лучше. Коль осмотрел его и не нашел ни одного пореза на коже.
– Видно, что ты много раз занимался этим делом, – сказала Снефрид. – Думаю, ты можешь помочь нам со стрижкой, пока мой отец не вернулся.
До вечера все работали, потом пошли есть рыбную похлебку, которую сварила Мьёлль. После еды уселись у огня. Сейчас Снефрид было особенно нечего делать – прясть пока нечего, шить темновато. Триди молчал, глядя в огонь. Нужно было бы его расспросить – откуда родом, с кем в родстве, почему здесь, – но Снефрид не решалась. На простого работника, что бродит меж хуторов и усадеб, отыскивая, где поменьше строгостей и побольше еды, Триди совсем не походил. Его присутствие и волновало ее, и заставляло держаться настороже. Она убеждала себя, что точно так же ее взволновало бы появление любого незнакомого человека – да еще сейчас, когда в доме всего один мужчина, а отца и Барди нет. Но здесь было что-то другое. В прищуренных глазах Триди, при всей его внешней невозмутимости, отражалась некая тайная мысль, и Снефрид была почти уверена: истинной цели своего появления он пока не открыл. Но нельзя же указать на дверь такому вежливому и работящему человеку лишь потому, что у него слишком умные глаза… как тебе кажется.
Триди тоже украдкой посматривал на нее – не скажешь, что пялится, но понятно же, что ему любопытна новая хозяйка, к тому же такая молодая и красивая женщина. Видно было, что он оценил ее красоту, и это со стороны человека, много повидавшего, льстило Снефрид.
– Ты живешь с отцом, – заговорил он через какое-то время. – А где же твой муж? Ты вдова?
– Нет, я не вдова, – уверенно ответила Снефрид. – Мой муж сейчас… за морем. Он уехал странствовать и не был дома уже три лета. Вот это будет четвертым.
– Куда же он так далеко уехал? – Голос Триди звучал равнодушно, но Снефрид чувствовала, что спрашивает он не из пустого любопытства.
– Он служит начальником стражи у кейсара в Миклагарде.
– Вот как? – Триди прямо глянул ей в глаза. – Вот ведь повезло человеку!
– У него много удачи.
– А собирается ли он когда-нибудь вернуться?
– Едва ли это тебя касается. До Середины Лета мы не ждем новостей.
– Жаль… Я был бы не прочь с ним повидаться.
Это было сказано так, как говорят о знакомых, и Снефрид в изумлении взглянула ему в лицо:
– Ты знаешь Ульвара?
– Нет, – коротко ответил Триди и добавил, будто прощупывая: – Но его знал мой брат Хаки.
Снефрид вздрогнула. Это простое непритязательное имя было будто чей-то холодный палец, что ткнул прямо в душу. Она ощущала на себе пристальный взгляд Триди – он ждал, какое действие произведет на нее это имя, следил за выражением ее лица, и Снефрид едва не стиснула зубы, стараясь ничем себя не выдать.
Несколько лет она не вспоминала ни это имя, ни давний разговор с мужем. Нынешней зимой ей пришлось его вспомнить, и с тех пор, хоть уже прошло около двух месяцев, она чуть ли не каждый день думала обо всем этом: мертвый человек в кладовой у Хравнхильд, спор о загадочном ларце, невольные угрозы. «Ты будешь бежать… до самого Утгарда…» Дни шли, не принося новостей, в ней крепла детская надежда, что если забыть о неприятностях, то они как-нибудь пройдут сами собой, но здравый рассудок шептал: не будет этого. Снефрид и хотела бы к нему прислушаться, но не знала: что же делать?
Неужели этот человек имеет касательство к тому мертвецу… Или к Хаки Тюленьи Яйца, владельцу ларца? Отца нет дома… Хравнхильд далеко. Снефрид ощущала на пороге какие-то события, грозные, будто тучи в небе, и чувствовала себя беспомощной перед ними.
Внутри у нее все тряслось от волнения, но если бы она пропустила мимо ушей упоминание о «брате Хаки», это было
