указала направление.
Килбурн с трудом сдержал улыбку: а она так просто не сдается, верно? — и медленно повернулся, безвольно открыв рот.
— О! — Ее изящные пальцы сжались в кулачки, когда она закатила глаза. — Безумие какое-то!
Она быстро подошла к нему и с силой толкнула в грудь.
Аполлон изобразил слабость и чуть пошатнулся, потом выпрямился. Незнакомка замерла и посмотрела на него снизу вверх. Ее макушка едва доставала ему до середины груди, губы ощущали ее легкое дыхание, а тепло ладоней, казалось, обжигало даже сквозь грубую ткань жилета. Вблизи зеленые глаза незнакомки выглядели поистине огромными, и Аполлон даже сумел разглядеть золотистые искорки вокруг зрачков.
Губы ее приоткрылись, и его взгляд упал на них.
— Мама!
Свистящий шепот заставил вздрогнуть обоих.
Аполлон резко развернулся. На грязной дорожке среди зарослей стоял маленький мальчик в красной курточке. Его кудрявые темные волосы ниспадали на плечи, лицо было напряженным. Рядом с ним виляла хвостом самая нелепая собака из тех, что Аполлон когда-либо видел. Изящная маленькая левретка с рыжей шерстью и завернутыми на левый бок ушами, вздернутой головой на тоненькой шее и свисающим изо рта розовым языком выглядела донельзя испуганной.
Заметив, что мужчина пошевелился, собака сначала замерла, а затем развернулась и бросилась наутек по грязной тропинке. Лицо мальчика сморщилось от такого предательства, но он тут же расправил свои маленькие плечи и гневно сверкнул глазами.
— Эй, вы, отойдите от нее!
Ну наконец-то, хоть какой-то защитник. Аполлон, правда, надеялся увидеть кого-то более внушительного.
— Индио! Вот ты где. — Женщина поспешно отошла от мужчины, отряхивая подол платья. — А я тебя обыскалась.
— Прости, мама. Мы с Нарц исследовали окрестности.
Аполлон заметил, что мальчик не спускает с него глаз, и это ему очень понравилось.
— В следующий раз ограничь свои исследования территорией рядом с театром. Я не хочу, чтобы ты заблудился или встретился с кем-то, кто может… — она осеклась и нервно бросила взгляд на мужчину, — …представлять опасность.
Тот изобразил выражение безобидности на лице, что, к сожалению, было неубедительно при его комплекции. К пятнадцати годам он вырос до шести футов, за последующие четырнадцать лет к ним добавилось еще несколько дюймов, а еще широкие плечи, огромные руки и лицо, которое его сестра однажды любовно сравнила с маской горгульи.
Опасения его подтвердились, когда незнакомка взяла сына за руку и отошла подальше.
— Идем, нужно поискать Нарцисску.
— Но, мама, — громко зашептал мальчик, — как быть с чудовищем?
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого ребенок имел в виду. Аполлон едва сдержал вздох, а незнакомка решительно произнесла:
— Не волнуйся, я непременно поговорю об этом с мистером Хартом. Завтра никаких чудовищ здесь уже не будет.
В последний раз нервно взглянув на этого огромного мужчину, незнакомка развернулась и повела сына прочь.
Прищурившись, Аполлон смотрел вслед ее удаляющейся спине — изящной и решительной. Зеленоглазка вряд ли будет довольна, когда узнает, кому из них двоих придется отсюда убраться.
У царя была огромная армия, с которой он шествовал по полям и горам,
порабощая встречавшиеся на пути народы, пока не добрался до острова,
лежавшего посреди лазурного моря, точно жемчужина в раковине. Без труда
захватив его, сраженный его красотой, он приказал возвести здесь золотой
дворец, в котором собирался поселиться вместе со своей царицей, но в
первую же ночь во дворце во сне ему явился черный бык…
Для владельца парка развлечений Аса Мейкпис жил едва ли не на грани нищеты, в арендованных меблированных комнатах, куда на следующее утро и направился Аполлон. Жилье Мейкписа находилось в Саутуарке, на правом берегу Темзы, неподалеку от «Хартс-Фолли».
Преодолев три пролета шаткой лестницы, Аполлон оказался на лестничной площадке, куда выходило две двери, и постучал в ту, что располагалась справа, а затем приложил к ней ухо. До его слуха донесся тихий шорох, за которым последовал приглушенный стон. Отстранившись, Аполлон вновь ударил кулаком по деревянной панели.
— Нельзя ли потише? — Дверь, та, что слева, распахнулась, явив взору Аполлона сморщенного пожилого мужчину, голову которого венчала мягкая шапочка из алого бархата. — Некоторые еще спят!
Килбурн развернулся вполоборота, прикрывая лицо широкими полями шляпы, и примирительно взмахнул рукой.
Старик с грохотом захлопнул дверь в тот самый момент, когда Мейкпис отворил свою, стоя в дверном проеме и покачиваясь, словно от ветра. Его торчавшие в разные стороны рыжевато-каштановые волосы напоминали гриву льва, только что одержавшего победу в схватке. Расстегнутая рубашка являла взору волосатую мощную грудь. По счастью, бриджи он все-таки надел.
Аполлон протиснулся в комнату, хотя далеко и не продвинулся. В жилище Мейкписа кошке было бы негде положить хвост. Здесь все место занимали вещи, причем их количество увеличивалось с каждым днем. На полу, на столе и даже на стоявшей в углу огромной кровати с балдахином высились стопки книг. Возле стены рядом с чучелом ворона стоял портрет бородатого мужчины в полный рост. Далее возвышалась грозившая рухнуть в любой момент гора грязной посуды с многочисленными сколами и трещинами, которую буквально подпирала четырехфутовая модель корабля в полной оснастке. В одном из углов были беспорядочно свалены яркие театральные костюмы, а все свободные поверхности устилали разного рода бумаги: квитанции, расписки, документы.
Мейкпис закрыл дверь, и несколько листков спланировало на пол.
— Ну и чего ты приперся? Который вообще час?
Аполлон указал на массивные часы из розового китайского фарфора, венчавшие примостившуюся на столе стопку книг, но, приглядевшись, понял, что они остановились. О господи! Пришлось избрать самый надежный способ ответить на вопрос друга. Обойдя вокруг стола, Килбурн подошел к единственному окну и раздернул тяжелые бархатные шторы. Поднятое ими облако пыли весело закружилось в лучах яркого солнца, ворвавшихся в комнату.
— А-а-а! — взревел Мейкпис так, словно его проткнули вертелом, пошатнулся и рухнул на кровать. — Неужели у тебя нет ни капли милосердия? Хочешь сказать, что уже полдень?
Вздохнув, Аполлон подошел к кровати, бесцеремонно отодвинул ногу хозяина, сел на край кровати, а потом достал из кармана блокнот, с которым никогда не расставался, и огрызок карандаша.
«Кто эта женщина в саду?» — написал на листке и показал Мейкпису.
Тот скосил глаза в попытке сфокусировать взгляд.
— Какая женщина? Ты с ума сошел, приятель? Нет никаких женщин, да и садов тоже нет, если только ты не имеешь в виду Еву в том самом саду. Но тогда это сделало бы тебя Адамом, и я дорого дал бы за то, чтобы на это поглядеть. Особенно ты был бы хорошо в набедренной
