Сначала вовнутрь себя, а потом через ощущения там, наружу.
Фред приспустил очки и посмотрел на Дженни внимательней, довольно откашлялся.
— Ого, у нас появился свой философ, зачем же я тогда копаюсь в этом? — он указал на книги. — Ты очень точно выразилась. А знаешь, почему он такой?
— Нет.
Фред поманил Дженни пальцем, и она наклонилась к нему через стол. Фред сказал шепотом:
— Эдвин пишет стихи.
— О! — замерла Дженни с открытым ртом.
Фред был доволен произведенным эффектом.
— Да, да. Может поэтому и видит мир другим. А все непохожее нам кажется в первую очередь странным.
— Хорошие стихи?
— Не знаю, — пожал плечами Фред, — Мы — мужчины и между нами не принято сентиментальничать. Эдвин мне их не показывает, а я не спрашиваю. Возможно, он считает, что они не очень достойны, чтобы оглашать. Только ты не говори Эдвину, что я выдал его тайну.
— А Ани знает?
— Может быть. Влюбленные ведь должны что-то говорить друг другу: разные подходящие слова, стихи, так ведь?
— Обязательно! — пылко проговорила Дженни, чувствуя к Фреду небывалое расположение. — О любви нужно говорить все время. Ах, как это наверно чудесно! Я, когда влюблюсь, буду каждую секунду твердить, что он самый лучший и любимый.
— Я буду рад за тебя, — серьезно произнес Фред, — Только в жизни иногда получается так, что о любви приходится молчать. И это бывает не менее важным, чем кричать во весь голос. Только в таких случаях не надо унывать. Любовь она и есть любовь, как бы ни проявлялась. Это серьезное чувство и к нему нужно относиться бережно.
В этот момент открылась дверь, и вошел Эдвин.
— Простите за вторжение. Все готово к обеду. Дженни, тебя ждет Анетта. Сейчас и мы подойдем.
Дженни вскочила и бросила на Эдвина внимательный взгляд. У дверей обратилась к Фреду.
— Мы обязательно продолжим наш разговор, хорошо? — сказала она очень серьезно.
Фред развел руками:
— Непременно!
Эдвин взял у отца пиджак и подал другой — для обеда.
— Интересно, о чем вы говорили?
— О любви.
— Ты и она — о любви?
— А почему нет?
— Такие разговоры — удел девушек, их времяпровождение. А ты у меня серьезный и мудрый. Можешь показаться даже строгим. А тут вдруг девочка заводит с тобой разговор на такую тему.
— Во-первых, о любви мы беседовали серьезно. Во- вторых, это говорит о том, что Дженни разглядела во мне то, что не видно с первого взгляда. Знаешь, что она сказала про тебя? Ты смотришь на мир через восприятие окружающего внутри себя. Как тебя раскусили, а?
Эдвин рассмеялся.
— А я решил, мне показалось, что она так странно посмотрела, проходя мимо. Вот тебе и малышка.
— Еще год-другой, и эта малышка заставит трепетать не одно сердце. Вспомнишь мои слова.
— Артур, они подъезжают. Вон, видишь, впереди тот самый красавец, о котором я рассказывал.
Многочисленная группа всадников, не торопясь, въезжала во двор.
— О! — вырвалось у Артура, — Чарльз, ты был прав. Давай спустимся к ним, я хочу поближе рассмотреть это чудо.
Опережая друга, Артур сбежал со ступеней и, не сводя глаз со статного жеребца, стал к нему приближаться.
— Чудо, настоящее чудо, — приговаривал Артур, осторожно поглаживая морду лошади.
— Нравиться? — услышал он и поднял глаза.
Сверху, улыбаясь, на него смотрела удивительно красивая девушка. Ее зеленые глаза сверкали и изливали доброжелательность, а кончики глаз, слегка приподнятые к вискам, делали лицо особенно очаровательным.
— Извините, — засмущался Артур. — Лошадь действительно великолепная. Я никогда не видел таких бархатных умных глаз.
— Помогите мне слезть, — протянула к нему руку девушка.
Спустившись, она задержала взгляд на его лице.
— У вас у самого глаза бархатные, черные, мягкие. Ими любоваться и любоваться. Отдайте, пожалуйста, моего красавца в хорошие руки, а мне нужно отдохнуть и привести себя в порядок. Увидимся.
Вместе с подругой она пошла к дому.
— Кто это? — спросил Артур у Чарльза.
— Ах, да, ты же ее не знаешь. Вот что значит долго отсутствовать. Это Алисия Штейниц, воспитанница какой-то далекой баронессы. Та прислала кое-кому просьбу ввести Алисию в общество. Так что в этом сезоне она — заметное явление.
— Красивая, — оглянулся Артур.
— Да, красивая, а еще умная, обаятельная, восхитительно танцует, может быть своей в любой компании.
— Чарльз, эти достоинства ты перечисляешь с удивительно скучным лицом.
— Все эти прелести как-то настораживают. Этакий идеал леди в обществе, но какой-то искусственно выращенный идеал. Не слишком ли много самых лучших качеств в одном человеке? Возьми мою Клариссу. Я от нее просто без ума, но, тем не менее, не отрицаю и стервозность в ее характере, и нытье не к месту. Но это я говорю только тебе, как другу. А в Алисии и прицепиться не к чему.
— Ты как будто зол на неё. Это причина личного плана? — Артур подмигнул.
— Нет, нет, здесь все чисто. Она не пытается отбить меня у Клариссы. В этом плане безупречна. Никому не отдает предпочтение, хотя ясно, что явилась сюда не просто развеяться. И хоть неприлично говорить о возрасте женщины, но ей явно даже не двадцать. Ее шанс — хорошая партия среди мужчин другого возраста, а она все общается с молодежью. Да ладно, познакомишься, составишь свое мнение, меня не слушай. Я просто рассплетничался не в меру.
Алисия с Аидой отдыхали в отведенной им комнате. Опущенные шторы препятствовали проникновению солнечных лучей, прохладные простыни приятно тонизировали разгоряченные жаркой дорогой тела.
— Откуда он, этот парень? — спросила Алисия, — Боже, да он просто обворожителен! Какое сочетание: белое лицо, темные глаза, роскошные локоны! Мужчине неприлично быть таким ярким.
— Это Артур Брегг. Он приехал буквально на днях, два года был в отъезде. Чарльз некоторое время путешествовал вместе с ним, вот Артур первым делом и посетил его.
— Так он одного круга с Чарльзом?
— Один из самых богатых людей. Пока, конечно, как наследник. Ах, ты же ничего не знаешь об этой истории! Его отец — Говард Брегг — помешан на лошадях. Впрочем, как и все в этой местности, просто с ума сходят. Как-то привез Говард откуда-то жеребца, никому не показывал, только хвалился, что уж в этом сезоне главный приз на скачках ему обеспечен. Ходил напыщенный, о других претендентах говорил свысока. И проиграл. У богачей свои причуды, они же властители мира. Объявил, что на год удаляется от светской жизни в затворники, полностью займется жеребцом, а потом объявится, как триумфатор. Эту прихоть долго обсуждали, а потом привыкли, подзабыли, только иногда, когда об этом заходит разговор, начинают подсчитывать, сколько
