— Вы чудовище, злобный зверь! — крикнула она. — Я никогда не видела таких свирепых и жестоких мужчин!
— Жестоких, леди? Да вы еще не знаете, что такое жестокость! Это нож в живот, кровь на горле, убийство неродившихся младенцев!
Внезапно Женевьеву охватили ужас и раскаяние. Что такого она сказала? Почему его лицо вдруг исказилось от боли? Девушка задрожала, неожиданно осознав, что он полностью обнажен, как и она. Прикосновение его рук словно оставляло на коже пылающие клейма, тело было твердым, как камень, а внутри его таилась взрывная, мощная сила. Ошеломленная этой переменой, Женевьева перестала отбиваться. Тристан бросил ее на кровать и лег сверху. Она почувствовала, как его достоинство прижимается к ее бедру, пробуждая в глубине тела трепет. Это огромное копье пульсировало! Не ведая, что такое слабость и жалость, он сейчас даст выход своей ненависти к ней. Женевьева, ошеломленная грубой мужской силой, не решалась пошевелиться.
Когда Тристан приподнялся над ней, девушка не выдержала.
— Прошу вас! — прошептала она.
Он просунул колено между ее ног, и Женевьева почувствовала, что Тристан прикасается к внутренней поверхности бедер, вблизи врат ее девственности. Слезы хлынули из ее глаз, и, ненавидя себя, она взмолилась: — Я боролась так, как могла. Я никогда никого не хотела убивать, но пришла в отчаяние! Сила была и остается на вашей стороне, вот мне и пришлось воспользоваться тем оружием, какое оказалось под рукой. Я… — Она осеклась и беспомощно уставилась на него огромными глазами.
Ее слова произвели на Тристана странное воздействие: его решимость не ослабела, он не отодвинулся, но устало опустил ресницы.
— О чем вы просите? — хрипло осведомился он. — Думаете, ваши люди ждут на пороге спальни, миледи? И в любой миг явятся к вам на помощь? Этого не будет, уверяю вас. Сегодня вы сдержите свое обещание. Скажите честно — если способны на честность, — чего вы добиваетесь?
Она закрыла глаза и еле слышно прошептала:
— Прошу, не причиняйте мне боли…
— Тогда вспомните свое обещание, Женевьева. Вы поклялись, что ночью будете нежны со мной, как влюбленная невеста. Не станете пытаться причинить мне боль. А я пострадал не только от удара кочергой, но и от ваших кулаков, ногтей, зубов — и колена.
Она не смела открыть глаза, но ощущала его всем своим существом, всей кожей и плотью — его сильные ноги и грудь, бедра, оплетенные мускулами, пульсирующее копье… Тристан все так же нависал над ней и оставался в таком положении еще очень долго. Внезапно Женевьеве стало легче дышать, но она не открыла глаза.
А потом он опять коснулся ее, и это прикосновение было таким легким, что Женевьева сама пожелала продлить его. Ладонь Тристана скользила по ее телу, животу, бедрам медленным, ласкающим движением. Пальцы легли на грудь и слегка сжались, задев сосок. Женевьева чуть вскрикнула, и Тристан прошептал что-то, чего она не расслышала, но задрожала от его ласк.
— Лежи спокойно…
Это продолжалось целую вечность — она лежала неподвижно, а он ласкал ее и что-то шептал. Женевьева чувствовала себя побежденной: больше она не могла бороться.
Тристан был нежен и терпелив, и вскоре ее начала бить совсем другая дрожь. Он убаюкивал и завораживал ее. Постепенно страх исчезал, движения рук Тристана успокаивали, пробуждали в глубине тела что-то неведомое и необъяснимое. А он продолжал колдовать в бледном свете луны. Его терпение казалось безграничным. Женевьева вдруг поняла, что не просто подчиняется его ошеломляющей силе.
От его прикосновений она словно ожила. Ее тело не было холодным, в нем вспыхнули жар и нетерпение. Рядом с Женевьевой был уже не враг Тристан де ла Тер, а олицетворение мужской силы. В душе она знала, кто он такой, но эти мысли вытеснились сладостными ощущениями. Впервые в жизни Женевьева чувствовала себя такой живой.
Она снова вздрогнула, когда он передвинулся, склонил голову, вобрал ее сосок в рот и начал дразнить его кончиком языка. Движения становились все быстрее и настойчивее, он обводил сосок языком, играл с ним, осторожно сжимал его.
Женевьева сама не помнила, как запустила пальцы в волосы Тристана, бессознательно приподняла колени и развела ноги в стороны. Она вдыхала чистый, острый мужской запах, окружавший ее точно туман, проникающий сквозь кожу и опьяняющий.
Его губы переместились в ложбинку между грудями, помедлили и занялись вторым соском. Женевьева задохнулась. Уронив руки на плечи Тристана, она задрожала от движений его пальцев. Как мужчина, он был неотразим — сильный, гибкий, здоровый, полный сил…
Наконец Тристан поднял голову, посмотрел на Женевьеву в темноте, а затем приложил ладони к щекам и коснулся ее губ. Он увлажнил их языком и осторожно приоткрыл. Поцелуй был долгим и требовательным, его язык проникал все глубже, и эти движения тоже завораживали Женевьеву. Ей следовало бы ненавидеть Тристана, но ничего подобного не случилось: эта ночь казалась полной очарования.
Она невольно ахнула, когда его ладони вновь прошлись по ее телу, поглаживая бедра, заставляя сильнее раздвинуть колени. Женевьева попыталась было воспротивиться, но Тристан прошептал, касаясь губами ее губ:
— Тише, успокойся… дай прикоснуться к тебе…
Она вцепилась в его плечи, и их губы опять встретились, но на этот раз поцелуй не отвлек ее от движения его ладони к внутренней поверхности бедер. Задохнувшись от наслаждения, Женевьева вонзила ногти ему в спину. Он взглянул на нее с усмешкой — дьявольской, язвительной, не похожей на те, что так пугали Женевьеву. Потом снова зашептал успокаивающие слова и легко коснулся ее губ. Женевьева затрепетала, ощутив, как его копье трется о холмик меж ее ног. Тристан опять начал ласкать ее грудь языком, постепенно спускаясь вниз, к животу, он раздвинул ее ноги — и наконец прикоснулся губами к тому местечку, которое давно пылало огнем. Женевьева вскрикнула и выгнула спину. Он крепко взял ее за руки и продолжал покрывать холмик поцелуями, от которых по ее телу пробегали молнии. Она запрокинула голову, бормоча, что ненавидит его и больше не выдержит ни секунды… Тристан усмехнулся, приподнялся, и на миг Женевьева действительно возненавидела это ликующее лицо. Он снова прильнул к ее губам, медленно-медленно опускаясь всем телом, заставляя еще сильнее развести ноги в стороны. Она дрожала и извивалась, вожделея его и горя желанием освободиться, и все-таки не сопротивлялась, а отчаянно льнула к нему.
— У тебя это впервые? — шепотом спросил он. Она гневно бросила, оскорбленная вопросом:
— Да!
Женевьева пришла в ярость от того, что он заговорил и разрушил чары.
