– Я уверена, что слуги не подведут, – сказала Мелинда. – А теперь, Глэдис, думаю, мне пора в постель.
Было еще довольно рано, и она никак не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и пыталась разобраться в фантастических событиях, которые произошли в ее жизни с тех пор, как она убежала из дома своего дяди. Она поймала себя на том, что так или иначе ее мысли постоянно возвращаются к маркизу. «Почему он так враждебно настроен по отношению ко мне?»– удивлялась она. Почему он смотрит на нее с таким странным выражением в глазах, которое граничит с презрением? Что она могла сделать ему неприятного, ведь она лишь пыталась помочь и делала все в соответствии с его желаниями?
На следующее утро Глэдис вошла в ее комнату с выражением печали на лице и следами слез вокруг глаз.
– Миледи, они сейчас спускают гроб по лестнице вниз, – сказала она Мелинде, сдерживая всхлипывания. – Я всегда расстраиваюсь, когда кто-нибудь умирает. Бедная старая леди! В жизни она всегда была по-своему добра к нам, и хотя я сама ни разу не разговаривала с ней, часто могла видеть, как она спускалась по лестнице – медленно, но с достоинством.
– Мне хотелось бы узнать ее поближе, – сказала Мелинда, скорее обращаясь к себе самой, чем к Глэдис.
– У нее был сильный характер, – продолжала откровенничать Глэдис. – Я слышала, как она резко разговаривала как-то с его светлостью.
Затем он в сильном волнении выскочил из дома с мрачным выражением лица, с грохотом захлопнув за собой дверь. Я всегда удивлялась, почему они так ненавидят друг друга.
Мелинда подумала о том, что сохранить что-нибудь в тайне от слуг, наверное, совершенно невозможно. Она страстно хотела задать множество вопросов, чтобы выяснить, почему маркиз так часто ссорился со своей мачехой, но прошлым вечером она устыдилась того, что обсуждала события в доме с Глэдис, да еще в таком вольном тоне. Поэтому теперь она занялась своим завтраком и не стала поощрять болтовню горничной, как в прошлый вечер.
Шторы в ее комнате должны были оставаться опущенными до тех пор, пока тело усопшей не будет погребено. Старшая горничная пришла, чтобы приподнять их на несколько дюймов.
– Извините, если темнота нарушает ваш уют, миледи, – сказала она, – но его светлость отдал распоряжение, чтобы все шторы в доме оставались опущенными.
– Да, разумеется, они должны оставаться опущенными, – сказала Мелинда. – Не поднимайте их слишком высоко.
– Всего на несколько дюймов – так будет незаметно, – сказала миссис Джонс, – а то мрак нагонит на вас тоску. Вы не будете против, если я и Глэдис начнем укладывать ваши вещи?
– Укладывать мои вещи? – в удивлении повторила Мелинда слова старшей горничной.
– А разве ваша светлость не слышали? – удивилась миссис Джонс. – Я думала, его светлость уже говорил с вами об этом. Он уезжает в Чард сразу после того, как вернется с похорон, и ваша светлость отправитесь вместе с ним. Багаж, разумеется, будет отправлен в закрытой повозке.
Мелинда почувствовала, что настроение ее от этого известия улучшается.
– Как мы поедем? – спросила она.
– В фаэтоне его светлости, – ответила старшая горничная. – Уверена, что ваша светлость будет удивлена выбором такого средства передвижения, но его светлость не придает большого значения традициям.
– Разумеется, нет, – пробормотала Мелинда.
Она быстро оделась, выбрав дорожное платье из тонкого шелка лазурного цвета с шерстяной подкладкой для тепла. Шляпка, которую следовало носить с этим платьем, оказалась небольшой и хорошо гармонировала с ним по размерам. Мелинда надеялась, что, подвязав ленты под подбородком, сохранит ее при порывах ветра.
Уже прошел год с тех пор, как она в последний раз путешествовала в фаэтоне. Фаэтон ее отца не был современным экипажем и не отличался особой быстроходностью, но все-таки езда на нем более приятна, чем в закрытых экипажах, которому отдавали предпочтение ее дядя и тетя.
Закончив свои приготовления, Мелинда еще раз взглянула на себя в зеркало. Без сомнения, лазурный цвет ее дорожного наряда чрезвычайно гармонировал с золотом волос и белизной кожи, но глаза светились весельем, что совершенно не приличествовало человеку в глубоком трауре, а ведь она должна была изображать жену маркиза. Она не могла с уверенностью решить для себя, не посчитает ли маркиз, что ей следовало бы надеть черное; но в ее гардеробе не было ни одного платья этого цвета, и она подумала, что, возможно, слуги объяснят ее яркий наряд необходимостью сохранить свадьбу в тайне.
Старшая горничная и Глэдис уложили одежду Мелинды в несколько больших чемоданов.
В этой суматохе, когда платья вынимались из гардероба и укладывались в чемоданы стоящими на полу на коленях горничными, места в комнате для Мелинды, казалось, совсем не осталось. Поэтому через некоторое время она вышла на лестницу, чтобы послушать, не вернулся ли маркиз. Она не решилась спуститься вниз, боясь столкнуться с кем-либо из его родственников – маркиз мог вернуться в сопровождении кого-нибудь из них, – но с облегчением увидела, что он вошел в дом в одиночестве.
– Мне нужно немедленно переодеться, Ньюмен, – сказал он дворецкому.
Маркиз направился к лестнице. У Мелинды едва хватило времени на то, чтобы проскользнуть в будуар, который примыкал к ее комнате.
Она успела мельком взглянуть на его лицо, когда он входил в зал, и поняла, – что маркиз находится в крайней степени раздражения, а Мелинде не хотелось встречаться с ним, пока он в таком настроении.
Находясь в дурном расположении духа, он, пожалуй, еще откажется взять ее с собой в поместье. Возможно даже, ей придется отправиться туда вместе с багажом и слугами в тесной повозке. Она с беспокойством ждала развития событий, когда наконец услышала стук в дверь.
Мелинда поспешила открыть ее, думая, что это кто-нибудь из лакеев.
– Его светлость желает знать, готова ли ваша светлость к отъезду?
– Да, я готова, – нетерпеливо ответила Мелинда.
Она последовала за лакеем и спустилась по лестнице вниз. Маркиз стоял в зале, уже сменив свой темный траурный наряд на длинные брюки серого цвета и изящный сюртук более темного оттенка.
– Доброе утро, Мелинда! – проговорил он, – Надеюсь, вы хорошо спали?
Его слова были достаточно банальными, но Мелинда почувствовала, что мрачное настроение покинуло его. Не говоря больше ни слова, он направился к входной двери. Мелинда последовала за ним. На улице их ожидал чудеснейший фаэтон, который ей когда-либо довелось видеть, – с желто-черными колесами и запряженный парой лошадей гнедой масти. Швейцар помог ей сесть на высокое сиденье, после чего маркиз, запрыгнув в фаэтон, уселся рядом с ней.
