Он взялся за вожжи, конюхи отбежали от лошадей, и Мелинда с маркизом отправились в путь.
За ними сидел маленький грум в цилиндре.
Мелинда вспомнила, что ее отец называл мальчика, который занимал это сиденье, «тигром».
Как жаль, что отец никогда не сможет увидеть лошадей, которые сейчас мчали их фаэтон: он наверняка одобрил бы, как ловко маркиз управлял упряжкой.
Лошади были свежими, и их приходилось даже немного сдерживать из-за сутолоки на улицах, но вскоре они наконец выехали за пределы города, после чего маркиз отпустил вожжи. Они уже удалились на несколько миль от Лондона, когда он повернулся к Мелинде и сказал:
– Вы очень молчаливы.
– Меня всегда учили, что нельзя отвлекать мужчину, когда он управляет парой свежих лошадей, – ответила ему Мелинда.
Маркиз рассмеялся.
– Я вижу, у вас был хороший учитель. Вы, по всей видимости, и сами умеете управлять экипажем?
– Да, умею, – ответила Мелинда. – Но у меня никогда не было возможности управлять такими прекрасными лошадьми, как ваши.
– Великолепная пара, не правда ли? – улыбнулся маркиз. – Три месяца назад у барышников они обошлись мне в две тысячи гиней – поэтому они просто обязаны быть хорошими!
– Не всегда так, – ответила Мелинда. – Внешний вид не обязательно соответствует достоинствам лошадей, но вы никогда не сможете убедиться в этом, пока не доставите покупку домой.
– Я вижу, вы прямо-таки знаток лошадей, – сказал маркиз добродушно и без тени насмешки.
– Я очень их люблю, – просто сказала Мелинда.
– А что вы еще любите? – спросил маркиз. – Или, может быть, мне следовало бы спросить – кого?
– Я люблю деревню, – сказала Мелинда, как бы не обращая внимания на вторую часть вопроса. – Думаю, я никогда бы не согласилась жить в городе слишком долго.
– Вы не перестаете меня удивлять, – заметил маркиз.
Мелинда ничего не ответила. Они уже выехали на прямой участок дороги, и стало трудно разговаривать из-за ветра, который, казалось, сдувал слова с губ. Мелинда забыла о маркизе и настроилась на то, чтобы получить максимум удовольствия от быстрой езды, от ощущения летнего теплого ветра на лице, от солнечных лучей, играющих на лошадиных уздечках; белая пыльная дорога, казалось, несется им навстречу вместе с зелеными полями, темными лесами, реками и ручьями с островками желтых ирисов и золотых кувшинок.
Они, должно быть, ехали уже около часа, когда маркиз остановился у старого постоялого двора при почтовой станции.
– Мы пообедаем здесь, – сказал он. – Не знаю, как вы, а я так просто умираю с голоду.
Выбежали конюхи, чтобы подхватить лошадей. Маркиз спрыгнул на землю и протянул руки к Мелинде. Только какое-то мгновение она колебалась, а затем позволила ему снять себя с фаэтона. На секунду она оказалась в его объятиях.
Мелинда ясно почувствовала силу его рук, и впервые его лицо оказалось так близко от ее лица.
Затем маркиз опустил ее на землю, и она освободилась из его рук. Однако у нее осталось ощущение, как будто от прикосновения маркиза с ней произошло что-то странное.
Хозяйка постоялого двора проводила Мелинду в лучшую комнату этого заведения, где девушка смогла умыться и вымыть руки. Ее волосы растрепались, поэтому она сняла свою шляпку, привела прическу в наилучший вид, насколько это было возможно в тех условиях, после чего, держа шляпку в руках, спустилась вниз, в отведенный им кабинет, где маркиз уже заказал обед.
Стены маленькой комнаты были облицованы дубом, а потолочные балки нависали так низко, что маркизу приходилось даже нагибаться. Окно выходило в маленький садик; круглый стол уже был накрыт к обеду и буквально ломился от выставленных на нем холодных блюд – кабаньей головы, ветчины домашнего приготовления, фаршированной индейки, жареных на вертеле голубей и огромной бараньей ноги.
– Что вы будете есть? – спросил маркиз. – Хозяин здешнего заведения сказал, что может предложить еще горячий пирог с устрицами и жаворонками прямо из печи.
Мелинда отрицательно покачала головой.
– Никогда бы не подумала, что можно печь пироги с жаворонками, – сказала она.
Мелинда выбрала холодную индейку и ломтик ветчины, в то время как маркиз утолял свой голод свежей лососиной, двумя жирными голубями, большими ломтями жареного с кровью мяса и несколькими порциями студня из свиной головы.
– Мне обязательно нужно было подкрепиться, – сказал он, с улыбкой посмотрев на Мелинду через стол. – К сожалению, я не мог этим утром хорошо позавтракать в обществе ворчащего дядюшки и двух его надоедливых сынков, спорящих о том, какой галстук следует надеть на погребальную службу.
– Боюсь, что вы не любите своих родственников, – сказала Мелинда.
– Я испытываю к ним отвращение, – твердо ответил маркиз. – А вы любите своих?
– Нет, так же, как и вы, я нахожу, что они до крайности неприятны, – сказала Мелинда, вспомнив сэра Гектора.
Они оба рассмеялись. По какой-то ведомой только им причине они находили очень забавным, что, не имея ничего общего, в этом они сходились единодушно.
– Жервез говорит, что я был груб с вами, Мелинда, – неожиданно проговорил маркиз. – Могу ли я надеяться, что вы простите меня?
– Ну разумеется, можете, – ответила Мелинда. – Я могу понять, что вы находились тогда под гнетом забот.
– Не ищите мне оправданий, – сказал он. – Никому не дозволено вести себя грубо с такой очаровательной девушкой, как вы.
Этот комплимент почему-то показался Мелинде весьма натянутым..
– Расскажите мне о вашем доме, – быстро произнесла она. – Я жду не дождусь, когда увижу его.
Если она имела намерение побудить его изменить тему разговора, то вполне в этом преуспела. После слов девушки лицо маркиза просветлело.
– Знаете ли, – тихо проговорил он, – в первый раз я еду в Чард как в свое собственное поместье, в свой дом, и теперь ничто не заставит меня потерять его.
Пока маркиз рассказывал Мелинде о Чарде, они закончили свою трапезу, и только лишь когда они вновь пустились в путь, Мелинда почувствовала, что маркиз наконец-то успокоился, страх и отчаяние отступили от него. Она никак не могла избавиться от мысли, что все оказалось бы намного лучше, если бы маркиз действительно женился на любимой женщине, а не прибегнул бы к этой уловке, которая – если вдруг все откроется – грозит ему окончательным разорением.
Примерно через час пути они свернули и проехали через великолепные кованые железные ворота между каменными колоннами, увенчанными огромными орлами с распростертыми крыльями. Затем сразу за дубовой рощицей маркиз натянул вожжи и остановил лошадей.
Перед ними лежал Чард. Если даже на той картине, которую Мелинда видела в Лондоне, он буквально очаровал ее, то теперь, увидев его воочию, она была просто ошеломлена. Прекрасный красный цвет кирпичей, из которых были сложены стены дома, под действием времени и стихии немного поблек и стал темно-розовым; вокруг дома раскинулась серебряная березовая роща. Прямо перед поместьем длинные зеленые лужайки сбегали вниз к маленькому ручью с серебристой водой, берега которого были соединены аркой старинного моста. Дом был построен в форме буквы Е, что являлось данью величию королевы Елизаветы, в чью эпоху он и был построен; его маленькие окна с витражами отбрасывали солнечные лучи, как бы приветствуя тех, кто приближался к поместью. От Чарда веяло теплом, гостеприимством и счастьем. Он был огромен, но тем не менее оставался домашним очагом, а не просто зданием.
